Чужая жена и призрачные миры - стр. 21
– Но если у меня возникнут из-за тебя проблемы, ты одним золотым не отделаешься.
Гил кивнул и, молча взяв ключ, пошёл искать свою комнату.
Жесткий, кишащий клопами топчан, масляная лампа на табурете с перевязанной ножкой и выцветшие синие стены. В такой обстановке радовало только окно, выходящее в безлюдный двор. Не хоромы, но пару дней пересидеть можно. Разжиться одеждой, разработать конечности, да и припустить из славного Элрича как можно дальше.
Гил зажег лампу, сел на топчан, задрал штанину и ощупал ногу. Потом медленно сжал и разжал кулак, наблюдая, как натягиваются тросы его жил на выздоровевшей руке. Переломы срослись вполне сносно, мышцы были не в том привычном тонусе, что раньше, но, по крайней мере, не слишком одрябли, а тупая ноющая боль вызывала скорее раздражение, нежели дискомфорт.
К боли Гил привык уже давно: для сталкера она и мать, и жена. Даже долгое пребывание в астрале каралось жуткими мигренями, что уж говорить о походах в царство вечного сна. После таких путешествий Гил бывало по несколько дней отлеживался, и уж тут ему никакие настои не помогали (если они, конечно, не были магическими). Боль была платой за возможность вернуться к жизни, и Гил всегда отдавал её добросовестно.
Парень лег на кровать, закинул обе руки за голову и, прикрыв глаза, стал соображать, как действовать дальше. Сначала мысли его послушно выстраивались в иерархичной последовательности, создавая сложный узор вероятностей, вполне себе реалистичных надо сказать вероятностей. Он размышлял о том, как достать одежду, как изменить внешность, чтобы выехать из города, где взять поддельные дорожные бумаги и сколько всё это будет стоить. Но потом в его стройную симфонию образов стали вплетаться совершенно деструктивные ноты. Они не просто нарушали ход его мыслей, но и мешали сосредоточиться.
Гил больше не видел себя, обряженного в дорожный костюм промысловика с косматой, нечесаной бородой из крашеной пакли, и такими же гротескными бровями- домиками, переходящего в сумерках границы Виландского леса. Он лицезрел распятую гирляндами огней площадь, какофонию сумбурных звуков с ведущей партией волынки и яркие пятна мельтешащей толпы кутил. Гил снова был на празднике по случаю солнцестояния. Он снова любовался ей. Он снова был скован нерешительностью и вожделением одновременно. А она, как и в тот день, бросала на него косые взгляды. Гил ловил их, как ловят капли случайного дождя в пустыне, но никак не мог утолить жажды.
Он погружался в мучительную дрёму, наполненную запахом её тела, где он колыхался дурманом меж их порывистых движений и стонов. Гил дрожал во сне от предвкушения беды и надежды. Он терял связь с реальностью, пока его не выдернул из этого вакханального сна тревожный дверной скрип.