Чудотворцы - стр. 31

Гоплиты выстроились в восточной части площади, напротив храма и разобрали свои щиты. Похоже, сирийцы кого-то ждали. И верно, после часа или двух ожидания, на площади появился эскорт из двух конных воинов, десятка гоплитов, богато одетого невооруженного всадника и человека в хитоне на ослике. Когда последний слез с лошади, снял притороченный жезл, водрузил на него венок и молча направился к возвышению, Публий сообразил, что это был "иерей" – жрец одного из эллинских богов. В греческих богах он не разбирался и не мог определить небесного покровителя по атрибутам, но Никандр подсказал ему: "Аполлон". Потом сириец указал ему на невооруженного всадника и прошептал:

– Это Апеллес, доверенное лицо самого наместника. Посмотрим, как он разберется с местными.

Лицо доверенного лица было нахмуренно, и Публий догадался, что разобраться с иудеями, возможно, будет не так просто.

Тем временем на площади начали собираться местные жители. Публий впервые видел иудеев в их одеждах, если не считать Агенора и Доситеоса, которые одевались также как и сирийцы. Местные же иудеи, в отличие от филоэллинов, носили полотняные штаны, но не обтягивающие, как у северных варваров, а свободные, хотя в остальном их одежда мало отличалась от греческой. В хитонах были немногие, причем их хитоны были сплошными, с вырезами, так что нечего было скреплять фибулами. Однако, большинство пришло в туниках – вероятно это была рабочая одежда ремесленников и крестьян. В руках у людей в туниках были рабочие инструменты: клещи, молоты, мотыги и, почему-то, серпы, хотя пора жатвы должна была наступить еще не скоро. На головах некоторых из людей в туниках были головные уборы из причудливо закрученных шарфов. Публий видел такие на полях Греции и Египта и понял, что это было крестьяне, работающие под лучами палящего солнца. Женщин было немного и одеты они были совершенно также, как и в знакомых инженеру городах Эллады и Италии. Если бы кто-нибудь в этот момент спросил Публия, каково его впечатление от иудеев, то он бы отметил первое, что бросалось в глаза: мужчины были бородаты, а женщины красивы.

Иудеи молчали, лишь настороженно поглядывали на жреца, который, следую указаниям Апеллеса расставлял какие-то предметы под кособокими колоннами храма. В одном из этих предметов Публий узнал переносной алтарь-жертвенник. Два гоплита покопались в повозке и вытащили оттуда огромный сверток, развернули его и показали свету деревянную статую. Судя по венку и коряво выполненной лире, статуя должна была изображать Аполлона, однако тот, надо признаться, выглядел не слишком эффектно. Золотистая краска на голове бога солнца изрядно облезла, лира треснула, а положенного ему по статусу лука не было вовсе. Аполлона водрузили на вершину стереобата и он застыл там с неестественной улыбкой на устах. По площади прокатился какой-то ропот, однако быстро затихший. Апеллес осмотрел толпу внимательными глазами, под прищуренными веками, и поманил кого-то ласковым жестом руки. Из толпы вышел иудей, одетый богато и с явным греческим уклоном в одежде: штанов на нем не было, зато он гордо нес богато расшитый передник поверх белоснежного хитона с безупречными складками, а его спину покрывал темно-бурый плащ. Его хитон тоже был скроен по-эллински, из двух полотнищ, скрепленных дорогими фибулами. Надо было думать, что в такую жару он потел неимоверно в своей роскошной одежде, но непохоже было, что это его смущает. Когда носитель великолепной одежды выступил из толпы, его место в первом ряду заступил пожилой иудей примечательной наружности. Он тоже был одет богато, хотя и неброско. Особенно выделялся верхний хитон, не полотняный, как у других иудеев, а льняной. Голова старика была повязана витым шнуром из ткани двух цветов: синего и черного. И этот старик вышел из толпы вслед за щеголем, оттолкнул его не слишком вежливым жестом и первым подошел к чиновнику. Щеголь так и застыл в растерянности, а старик уже смотрел в лицо Апеллесу: он был высокого роста и, хотя стоял на ступеньку ниже, оказался тому вровень. На площади воцарилась тишина, гоплиты, казалось, перестали дышать, иудеи молчали, не фыркали лошади, и лишь один слон пыхтел, перебирая ногами. Наконец, иудей прервал молчание: