Чудо - стр. 10
Все начали топать ногами и плясать «русскую» слободскую, если такая существует на свете, то есть приседая, выбрасывая вперед руки и имитируя радость, которая рвется из груди.
– И я… Я с вами! – заорал с печи инвалид.
Какой-то парень стащил его вниз и начал с ним кружиться, прижимая к плечам, как девушку.
– Иди… Иди отсюда, мам! – крикнула Танька на Клавдию, наскочив и чуть не сбив ее с ног. – Или мы тебя убьем!..
– Иду… А Николай-то твой… здесь? – спросила непонятливая мать, которая вечно старалась вникнуть именно в те вопросы, которые не поддаются никакому вниканию.
Но здесь веселье вдруг сдулось, как проколотый воздушный шар. Резко погас свет. Комната погрузилась в кромешную тьму, и радиола с Биллом Хейли медленно заглохла, проворачиваясь по инерции и превращая баритон рокера в чудный волжский бас.
– Опять свет вырубили! – с отчаянием сказал кто-то.
– Может, пробки? – спросила Танька с надеждой, которая умирает последней.
– Да нет, это по всему поселку.
В самом деле, за окном была египетская тьма.
…Свет тогда выключали повсюду. От грозы, ветра, морозов и без всяких видимых причин. В маленьких деревянных городках, похожих на географические прыщики, и в больших каменных наростах, как Москва. В смутном детстве я помню, как сидел, вжавшись в диван, и слушал какую-то страшную сказку из маминых уст. И хотелось, чтобы эта тьма никогда не кончилась, потому что она не только пугает, но может скрывать и защитить…
– Ничего, керосинку зажжем, – нашла выход Танька.
Мать тем временем достала с буфета керосиновую лампу и запалила горящей спичкой фитиль.
– Теперь я вам нужен… Послушайте, люди! – И инвалид развернул свою Василису во всю нешуточную ширь.
Он заиграл «По диким степям Забайкалья…», но музыка его навеяла лишь тоску, потому что освещение теперь было тусклое, интимное, с тенями на потолке и задумчивостью в сердце, которая грозила перерасти в отчаяние.
– Нет, – отрезала нервно Танька. – Цыгана давайте! Цыгана тащите сюда!..
– Ну, я пошла, – решилась наконец Клавдия Ивановна. – Гуляйте тихо.
И вышла через сени на двор.
В темноте она видела, как вслед за ней выбежал из избы Петька и кинулся в близлежащий дом.
Из конуры выглянула собака, начав тереться об Клавдию Ивановну и скулить.
– А у меня ничего нет, – сказала псу тетя Клава. – Пустая. Что после них останется, – она кивнула на собственный дом, – то твое.
Вдруг звякнули струны гитары, ударилась об забор деревянная дека. В темноте шли двое: один – с гитарой на плече, без шапки, бородатый и черный, как негр. Следом за ним семенил Петька и отчего-то громко смеялся.