Что Кейти делала потом - стр. 28
«Боже мой, и зачем это люди пускаются в плавание по морю, если у них нет такой необходимости?» – вяло подумала она. Ей хотелось встать и пойти к миссис Эш – узнать, как пережили ночь в той каюте, но при попытке двинуться с места она ощутила такую дурноту, что была рада снова упасть на подушки.
В каюту заглянула стюардша и предложила чай с жареными хлебцами, сама мысль о которых была просто отвратительна для Кейти, и сообщила, что другой леди «ужасно плохо, хуже, чем вам, мисс», а маленькая девочка «хизрядно разбушевалась в верхней койке»[30]. Внятное подтверждение последнего обстоятельства Кейти получила очень скоро. Немного придя в себя от тошноты и головокружения, она услышала, как в каюте напротив плачет и причитает Эми. Она, похоже, была не менее сердита, чем больна, так как ругала свою бедную мать самым отчаянным образом.
– Я ненавижу море, – доносились до Кейти ее слова. – Я не хочу оставаться на этом отвратительном корабле. Мама! Мама! Ты меня слышишь? Я не останусь на этом корабле. Какая ты злая, что привела меня в такое ужасное место! Это у-жас-но, это же-сто-ко! Я хочу назад, мама! Скажи капитану, чтобы он вернул меня на берег. Мама, почему ты ничего не говоришь? Мне так плохо, и я так несчастна! Разве тебе не хочется умереть? Мне хочется!
За этим последовал новый поток рыданий, но ни звука не было слышно из койки миссис Эш, которой, как предполагала Кейти, было так плохо, что, вероятно, она не могла говорить. Кейти было очень жаль бедную маленькую Эми, метавшуюся в своей верхней койке, точно в клетке, но она была бессильна помочь ей. Она могла лишь примириться с собственными неудобствами и старалась поверить в то, что как-нибудь когда-нибудь положение дел должно измениться к лучшему – либо все они доберутся до суши, либо все пойдут на дно, и в тот момент ее не особенно волновало, какой именно исход путешествия их ожидает.
День тянулся медленно, шторм все усиливался, и судно страшно качало. Кейти дважды выбросило на пол из ее койки. Затем пришла стюардша и прикрепила к койке что-то вроде съемного борта, который не давал Кейти вывалиться, но чувствовала она себя при этом как младенец в закрытой с четырех сторон детской кроватке. Время от времени она все еще слышала, как плачет и ругает свою мать Эми, и догадывалась, что ее спутницам приходится тяжело. Все это было как дурной сон. «И они называют это „путешествовать для собственного удовольствия“», – думала бедная Кейти.
Во вторую ночь имело место одно забавное происшествие – по крайней мере, забавным оно стало казаться впоследствии, но в то время Кейти чувствовала себя слишком плохо, чтобы получить удовольствие от случившегося. Сквозь шум ветра, скрип корабельной оснастки и пронзительное жужжание гребных винтов она неожиданно услышала в коридоре возле открытой двери своей каюты странные мелкие, легкие шажки, словно там был отряд мышей или игрушечных солдатиков, подскакивающих и прыгающих в беспорядке. Шаги становились все ближе и ближе, и, открыв глаза, Кейти увидела целую процессию туфель и ботинок всевозможных фасонов и размеров. Очевидно, они были оставлены на полу в коридоре возле дверей разных кают и, передвигаясь в соответствии с креном судна, собрались у каюты Кейти. Можно было подумать, что они и в самом деле живые и действуют заодно, когда, толкаясь и семеня, они бок о бок, парами проходили в дверь и подбирались поближе к койке. Несколько мгновений они оставались на месте, исполняя что-то вроде танца, а затем туфля-предводительница повернулась на каблуке, словно подавая сигнал остальным, и все они не спеша запрыгали в коридор, где и исчезли. Как потом написала Кейти в письме Кловер: «Это было совсем как в какой-нибудь сказке Андерсена»