Чистые - стр. 32
– Вот глупости выдумала! Кому тут играть свадьбу или умирать?.. – затихшим голосом произнесла она вопрос, который звучал слишком тяжело.
– Нужно готовить! – разрушила она начинавшую стягиваться тишину, вспомнив о собранных запасах.
Стоило поторопиться: растаявшее солнце стекло к горизонту багровой лужицей и грозило совсем скоро ухнуть в своё ложе, залив всё ночной синью.
Глава 12. Старый дом (Часть 2)
Ещё после уборки Сирша набрала огромный чан воды, с трудом взгромоздив посудину на плиту.
– Тут не только на чай, тут искупаться хватит, – усмехнувшись, припомнила она железную ванночку за печью. Вымытая, теперь она стояла у пыхтящей печи, дожидаясь своего часа.
Порезанные грибы, коренья и травы отправились в котелке в печь. Корни лакричника Сирша поставила вариться в отдельном котелке, добавив туда мёда. Девушка помнила, что в сваренном виде этот корень сладок, как морковь, и потому собралась сделать из него сладкое пюре.
Корень одуванчика весь день сушился на горячей печи. Сирша довольно хмыкнула и вооружилась ступой и пестиком.
«Разотру в порошок, будет напиток, почти как этот, как его, у короля… кофе, точно!» – вспомнила она бродящие россказни о дворе и его хозяине.
Она принесла из кладовой несколько свечей: Мирана всегда хранила их большой запас, потому как любила вечерами просиживать над травником.
Дверь была плотно притворена. Сирша, подумав, накинула на петлю крючок и задвинула до упора щеколду. Совершенно не хотелось, чтобы в дом посреди ночи забралось какое-нибудь животное или бродяга. Занавески были задвинуты, чтобы свет из дома не привлекал лишнего внимания.
Звонким тиньканьем пестика корни превратились в коричневатый порошок, который Сирша ссыпала в небольшой тканевый мешочек и завязала, оставив чуть-чуть себе для напитка.
Из огромного чана горячей воды она набрала немного в отдельный котелок, оставив его на плите: пусть будет горячая вода для одуванчая – именно так окрестила она свой будущий напиток.
Ожидая, пока приготовятся коренья, она занялась постелью. В шкафу отыскались подушки и свёрнутые одеяла, увязанные от пыли в громадные мешки. Сморщившись и чихая, Сирша вынула их содержимое, попутно жалея, что не догадалась хотя бы потрясти всё это на улице днём, до уборки. Но уже было поздно, и прощальные лучи солнца, сонно махнув из-под земляного одеяла, погасли, окуная мир в сумеречную сиреву.
Но в согретом воскресшем доме гудела песенки печь, бормоча что-то на своём теплом печном языке. Она была сыта, и язычки огня уже не с таким яростным голодом бросались на дрова, вытанцовывая дрожащими тенями на стене. Зажжённая пара свечей тоже участвовала в танце, но отдельном – спокойной и медленной парой плыли их огни в лёгком сумраке комнаты.