Чингисхан. Тэмуджин. Рождение вождя - стр. 6

Тэмуджин на своем длинногривом жеребце вороной масти держался с краю. Повернувшись всем туловищем вправо, он посматривал в сторону поросшего камышом озерка в половине перелета стрелы. В просвете за редкими пучками желтого стебля мелькнуло несколько матерых крякв и селезней. Птицы были жирные, лоснились мягким пухом, и Тэмуджин, недолго думая, натянул поводья. Другие тоже приостановили лошадей, вопросительно оглянувшись на него. Тэмуджин рукоятью плетки показал на озерцо. Все поняли без слов.

Унгур, сын дяди Мунгэтэ, прошлой осенью погибшего в стычке с татарами, оглянулся на младших, молча указал направо и налево. Те быстро разделились на два крыла, вереницей двинулись в охват.

Широким кругом взяли камыши, вынули луки и стрелы. Унгур слабо махнул рукой, и кольцо стало медленно сужаться. Утки, поздно заметив опасность, встрепенулись, лихорадочно захлопали крыльями, взлетая. Несколько легких стрел прошили птиц высоко над землей, и они, словно ударившись о что-то невидимое в воздухе, бессильно уронив крылья, одна за другой шлепнулись в траву. Поредевшая наполовину стая улетала прочь от озера.

– Кто не попал?! – пронзительный, бесноватый крик вдруг просверлил застоявшуюся тишину.

Сача Беки, троюродный брат Тэмуджина, ошалело выпучив большие, навыкате, глаза, оглядывал круг.

– Чьи стрелы мимо ушли?

– Вон они, под бугром торчат.

– Где?

– Да вон, за черной кочкой синее оперение.

– Подберите их, эй!

– Чьи метки на них?

– Судить!

– Чьи стрелы, спрашиваю?

– Признавайтесь сами, потом будет поздно!

Трое из младших, виновато опустив головы, слезли с лошадей.

– Сюда выходите! – орал Сача Беки, в хищно искривленных губах тая озорную улыбку, опущенным пальцем указывал перед собой. – Вы что, от страха раньше времени умираете? А ну, шевелитесь! Сейчас я вас быстро оживлю!

Виновные, понуро переминаясь на кривых ногах в рваных гутулах, встали перед рядом старших. За их спинами, съезжаясь в кучу, толпились остальные.

– Десять кнутов по голым спинам, – предложил Тайчу, младший брат Сача Беки. – Чтобы другим неповадно было.

– Десять много, – возразил Унгур. – Пять как раз будет.

– Мало пять!

Спор, поначалу вялый от жары и усталости, вдруг распалился собачьим лаем, посыпалась ругань.

– Пятнадцать кнутов, не меньше! – оглядывая всех со злобным оскалом на круглом лице, кричал Сача Беки. – Чтобы им надолго запомнилось!

– Ты что, взбесился?

– Хватит и десяти.

– Ребра-то у них ягнячьи…

– Тогда в рубахах бить.

– Порвутся рубахи, потом на нас будут показывать.

– Разговоров на весь курень будет.

– Я говорю, пятнадцать! – не собирался уступать Сача Беки. – По голой спине!