Четыре ветра - стр. 28

Он улыбнулся.

– Я увидел это в тебе.

Элса начала благодарить, но ее прервала миссис Мартинелли, звавшая мужа. Она направлялась к ним, держа корзину, полную спелых томатов и зелени.

– Элса, – сказала она. – Как хорошо, что ты встала.

– Я… проспала.

Миссис Мартинелли кивнула:

– Пойдем со мной.

На кухне миссис Мартинелли достала овощи из корзины и выложила на стол: красные помидоры, желтый лук, зеленые травы, головки чеснока. Элса никогда не видела столько чеснока разом.

– Что ты умеешь готовить? – спросила миссис Мартинелли, завязывая фартук.

– К-кофе.

Миссис Мартинелли замерла.

– Совсем не умеешь готовить? В твоем-то возрасте?

– Простите, миссис Мартинелли. Нет, но…

– А убирать умеешь?

– Ну… Я уверена, что смогу научиться.

Миссис Мартинелли скрестила руки на груди.

– А что ты умеешь?

– Шить. Вышивать. Штопать. Читать.

– Леди. Мадонна миа. – Она оглядела безупречно чистую кухню. – Хорошо. Тогда я научу тебя готовить. Начнем с аранчини[10]. И зови меня Роуз.

Свадьбу сыграли торопливо и тихо, ни до, ни после церкви праздника не устраивали. Раф надел простое кольцо на палец Элсы и сказал «Да», вот, в общем-то, и все. Во все время краткой церемонии казалось, что у него что-то болит.

В ночь после свадьбы они сошлись в темноте и скрепили свои клятвы телами, как ранее словами, и страсть их была так же тиха, как ночь вокруг. В последующие дни, и недели, и месяцы он старался быть хорошим мужем, а она – хорошей женой.

Поначалу – по крайней мере, на взгляд Роуз, – Элса была неспособна хоть что-нибудь сделать правильно. Она поранилась, когда нарезала помидоры, и обожгла руку, доставая из печи хлеб. Она не могла отличить спелую тыкву от неспелой. А фаршировать цукини для такой неуклюжей женщины, как Элса, оказалось и вовсе непосильной задачей. Она перешла в католичество и слушала мессу на латыни, не понимая ни слова, но находя странное утешение в красивом звучании службы; она выучила молитвы наизусть и всегда носила четки в кармане передника. Она исповедовалась, сидя в маленьком темном закутке, и рассказывала отцу Майклу о своих грехах, и он молился за нее и отпускал ей грехи. Сначала она не находила в этом большого смысла, но потом исповеди вошли в привычку, сделались частью новой жизни – как постные пятницы или мириады дней святых, которые они отмечали.

Элса узнала – к своему удивлению и удивлению свекрови, – что она не из тех, кто легко сдается. Она просыпалась каждое утро раньше мужа и шла на кухню, чтобы поставить кофе. Она научилась готовить, и есть, и любить еду, о которой прежде и не слышала, из продуктов, которых прежде не видела, – оливковое масло, феттуччине, аранчини, панчетта. Она научилась растворяться в делах фермы: работать больше остальных, никогда не жаловаться. Со временем у нее исподволь начало появляться новое и неожиданное чувство: она здесь своя. Она проводила часы в огороде, стоя на коленях в грязи, глядя, как семена, которые она посадила, прорастают, отталкиваются от земли и становятся зелеными стеблями, и каждый казался ей новым началом. Обещанием будущего. Она научилась собирать темно-фиолетовые грозди «Неро д’Авола» и делать из них вино, как клялся Тони, не хуже того вина, что делал его отец. Она познала душевный покой, глядя на распаханное поле, и надежду, которую давали эти поля.