Четыре сезона - стр. 70
Комитет по трудоустройству условно освобожденных направил меня «помощником по разгрузке» в большой продовольственный универсам торгового квартала в южной части Портленда – проще говоря, мальчиком на подхвате. На это место, как известно, берут людей двух категорий: юнцов и старичков. Для покупателя что первые, что вторые – все на одно лицо. Кстати, если вы постоянно делаете закупки в универсаме «Фудвей» в квартале Спрюс-Молл, не исключено, что я помогал вам донести пакеты до вашей машины на стоянке… если, конечно, вы там появлялись в марте – апреле семьдесят седьмого, потому что через месяц меня там уже не было.
Поначалу мне казалось – нет, этот мир не для меня. Помните, я писал, что тюремный мирок устроен по модели большого мира, но я себе не представлял, какие здесь скорости. Даже пешеходные. Человеческая речь и та словно куда-то мчится. И насколько же она громче.
Приспособиться к новым условиям – большего испытания у меня в жизни не было; и еще вопрос, сумею ли я его пройти и как скоро. Взять женщин. За сорок лет я и забыл, что они составляют половину человечества, и вдруг универсам… и женщины, сразу столько женщин! Пожилые дамы, беременные в свободных маечках, на которых стрелка указывает на живот, а надпись крупными буквами уточняет: ЗДЕСЬ РЕБЕНОК; стройные девицы с сосками, оттопыривающими кофточки, в мое время не избежать бы им ареста и медицинского освидетельствования на предмет психической вменяемости, – женщины на любой вкус. Весь день я находился в состоянии боевой готовности и тихо чертыхался: «Старый козел!»
Еще проблема – уборная. Всякий раз, когда у меня возникала естественная потребность (а возникала она, как по часам, ровно через двадцать пять минут после открытия магазина), я испытывал непреодолимое желание попросить разрешения у моего босса. Одно дело знать, что в этом прекрасном мире ты волен справлять нужду, когда тебе заблагорассудится, и другое дело избавиться от многолетней привычки согласовать работу своего мочевого пузыря с охранником, если не хочешь угодить на пару дней в карцер.
Мой босс сразу невзлюбил меня. Это был молодой человек лет двадцати шести – двадцати семи, и видно было, что я вызываю у него брезгливость, как вызывает брезгливость скулящий пес, униженно подползающий на брюхе к человеку. Господи, я сам смотрел на себя с таким чувством. Но я ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось сказать ему: «Вот что бывает, молодой человек, когда вся сознательная жизнь прошла за решеткой. Каждый начальник для тебя – хозяин, а ты – его пес. Что ты теперь пес, начинаешь понимать в тюрьме, но так как там каждый арестант – такой же пес, никто этому не придает особого значения. За пределами тюрьмы – дело другое». Но