Четыре сезона - стр. 58
За плакатом в бетонной стене зияла дыра.
Лезть в дыру Гоньяр отказался.
Нортон приказал ему… нет, приказал – не то слово. Его визг слышали в отдаленных уголках тюрьмы. И все-таки Гоньяр отказался наотрез.
– Хотите отсюда вылететь? – визжал Нортон, точно истерическая дамочка во время месячных. Совершенно потерял голову. Шея сделалась багровой, на лбу вздулись две жилы. – Так я вам это устрою… французишка! С треском вылетите отсюда! Считайте, что эта система, в пределах Новой Англии, для вас навсегда закрыта!
Не говоря ни слова, Гоньяр протянул ему служебный пистолет рукоятью вперед. Его терпение лопнуло. Пошел уже третий час, как его не отпускали домой. Если представить себе, что в Нортоне до сих пор тихо бурлил котел безумия, то внезапное исчезновение Энди из наших тесных рядов привело к тому, что котел лопнул. Нортоном воистину овладело безумие. По крайней мере, на несколько часов.
Я, конечно, не берусь судить, что там бурлило в его душе, но, думаю, любой из двадцати шести заключенных, ставших невольными свидетелями разноса в тот вечер, серый зимний вечер перед заходом солнца, любой из нас, ветеранов отсидки пятого блока, на чьем веку сменилось немало начальников, и таких, что стелили жестко, и таких, что стелили мягко, все сошлись бы на одном: у Сэма Нортона, выражаясь языком инженеров, давление пара превысило критическую точку.
И знаете, в те минуты мне почудилось, что я слышу смех Энди Дюфрена. Не сойти мне с этого места.
Кончилось тем, что в дыру полез один из ночных надзирателей, шкет такой, Рори Тремонт. По части серого вещества у него было негусто. Может, он рассчитывал получить медаль на грудь, кто его знает. Слава богу, ростом и сложением он был такой же, как Энди, потому что сунься туда кто-то из толстозадых – а таких здесь большинство, – застряли бы как пить дать… и не выковыряли бы.
Тремонта обвязали вокруг талии нейлоновой веревкой, которая нашлась у него в багажнике машины, и дали ему большой фонарь. Между тем Гоньяр уже раздумал менять место работы, и так как он единственный сохранил способность рассуждать здраво, он принес синьки с планом-схемой инженерных сооружений. Нетрудно догадаться, что показала схема: отверстие в разрезе имело вид сэндвича. Вся стена была толщиной в десять футов: по четыре – внешняя и внутренняя стенки и два фута – простенок для канализационных труб. Они-то и содержали в себе главную опасность… во всех смыслах.
Из дыры донесся голос Тремонта, гулкий и какой-то неживой:
– Ну и пахнет же здесь, начальник.
– Не обращай внимания. Продвигайся вперед!