Четвертый корпус, или Уравнение Бернулли - стр. 82
– Тебе не понравилось? У тебя такое лицо…
– Нет-нет! Не обращай внимания. Мне правда понравилось. У тебя очень красивый голос: низкий, все как надо. Просто песня, наверное, неудачная. Может, сыграешь что-нибудь еще? Ты ведь не спешишь?
Ринат посмотрел на часы.
– Не спешу, – сказал он, – но должен предупредить, что через две минуты нам придется выключить свет и тогда мы окажемся в полной темноте. Здесь вдвоем. Ты по-прежнему хочешь, чтобы я остался?
Ах и ух, товарищ пионервожатая. Я вскочила с кровати и стала выпихивать его из вожатской.
– Тогда иди скорее отсюда! Иди, иди, не надо мне тут!
Как только за ним закрылась дверь, я выключила свет и с досады стукнула кулаком по стене. Темнее не стало! Фонарь стоит прямо напротив окна и светит так, что в вожатской светло как днем, и Ринат, похоже, знал об этом. Я подошла к окну и дернула на себя створку. Посыпалась краска, запахло дождем и улицей. Ринат стоял под фонарем, задрав голову, и старался не засмеяться.
– Фонарик дать? – спросил он, жмурясь от слепящего света.
– Не надо, и так светло, – признала я очевидный факт. – Но в следующий раз все равно пораньше приходи.
День 5-й
– Он ее… трогал?
В нос ударил запах консервов, в ушах глухим бубном стало отдаваться чье-то совсем близкое прерывистое дыхание. Я открыла глаза и вернулась в этот мир как из глубокого обморока. У стола стоял белее, чем гипсовая трибуна, Сережа и показывал на Анькину аккуратно заправленную постель.
– Я спрашиваю, он ее трогал? – чуть ли не задыхаясь, повторил он наверняка уже десятки раз прокрученную в голове фразу.
На кровати рядом с подушкой, которая торчала пухлой шишечкой, как того требовал Пилюлькин, лежала Сережина гитара. Ласково он называл ее Альдера и относился к ней как к живому существу, более того, как к женщине: восторженно любил ее плавные изгибы и ревностно следил, чтобы больше никто к ним не прикасался. Поэтому первой мыслью стало, что Сережа имеет в виду гитару, которая, если следовать его логике, побывала этой ночью в объятьях любовника.
– Не волнуйся, он был с ней нежен, – попыталась пошутить я и проследила Сережин взгляд.
Шутка оказалась неудачной. Глазами, полными ужаса и какого-то тупого отчаяния, он смотрел на Сашкину ветровку, которая висела на спинке стула, и пытался проглотить подступивший к горлу ком. Я дотянулась до его пальцев и подергала за руку, лишь бы он перестал смотреть на эту ветровку.
– Сережа, ничего страшного не произошло, – как можно спокойнее сказала я. – Никто об этом не узнает.
Сережа очнулся, перевел взгляд на меня, и живые позавидовали мертвым.