Черный телефон - стр. 39
Арт не мог ни бегать, ни говорить, боялся каждого острого угла, и все же мы находили чем заняться. Во-первых, смотрели телевизор. Я, в отличие от других детей, о телевидении знал очень мало. Отец – я уже рассказывал – страдал от жестоких мигреней и, находясь на пенсии по инвалидности, целыми днями просиживал в гостиной. Так что телевизор был занят с утра до вечера – папа смотрел не меньше пяти сериалов в день. Я боялся его побеспокоить и компанию ему составлял крайне редко – зачем отвлекать отца? Ему не до меня.
Арт говорил, что с удовольствием согласится на любую интересующую меня программу. А я никак не мог совладать с пультом дистанционного управления, да и передачу выбрать затруднялся – совсем потерял навык. Приятель был фанатом НАСА, так что мы смотрели все, что связано с космосом. Ни одного запуска космического челнока не пропустили. Арт писал: «Хочу стать космонавтом. Приспособиться к невесомости – не проблема, я и так почти ничего не вешу».
В то время закрутился проект с Международной космической станцией. По телевизору говорили, что человек не готов надолго уходить в космос – у космонавтов атрофируются мышцы, а объем сердца уменьшается аж в три раза.
«Видишь, я набираю один плюс за другим: мышц у меня нет, атрофироваться нечему. И сердца нет. Говорю же: я – ИДЕАЛЬНЫЙ КОСМОНАВТ, на орбите буду чувствовать себя как дома».
– Я знаю, кто тебе поможет. Хочешь, позвоню Билли Спирсу? Он наверняка найдет ракету, чтобы воткнуть тебе в задницу. Он даже вроде что-то такое планировал.
Арт одарил меня мрачным взглядом и запиской из двух слов.
Лежать у Арта перед телеэкраном мне нравилось, однако не всегда нам предоставлялась такая возможность. Его отец давал детям уроки игры на пианино, стоявшем в гостиной. Если начиналось занятие, мы перемещались в спальню Арта – включали компьютерные игры. Звукоизоляция в доме была не ахти, и через двадцать минут, наслушавшись неумелых звонких аккордов на тему «Лодка-лодочка плывет», мы бросали друг на друга очумелые взгляды и без лишних разговоров выпрыгивали в окно.
Мама Арта тоже оказалась музыкантом, играла на виолончели. Они и сына хотели отдать в музыкальную школу, однако ничего, кроме большого разочарования, из этой затеи не вышло. Арт как-то поделился со мной:
«Я даже на дудке сыграть не смогу».
Пианино исключалось – у Арта на руках был только большой палец, а пухлая подушечка ладони для клавиш не годилась. С такими ручками ему потребовались годы тренировок с наставником, чтобы обучиться хотя бы разборчиво писать мелком. Духовые инструменты по очевидным причинам также не обсуждались: легкие у Арта отсутствовали. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Пробовали ударные, однако на них у Арта не хватало силенок.