Черный принц - стр. 91

– Модест…

«Не смей обращаться ко мне по имени! Я не разрешал тебе!» – кричал мальчик своему видению. Но вместо крика, он в который раз вывернулся и вцепился в руку Августа, как настоящий зверек, до крови прокусив местечко между большим и указательным пальцами. Август взвыл и отдернул руку. Проблеснувшая на миг растерянность сменилась огненной яростью.

– Раз ты кусаешься, как зверь, то и в клетке будешь сидеть, как зверь! В темницу его!

Стража обступила мальчика, хватая за плечи. Модест вывернулся и, все так же смотря вслед отвернувшемуся императору, крикнул:

– Не смеете! Я король!

Август отвернулся от обступивших его придворных медиков. Его взгляд зажегся новой злостью. «Венец! Возьми его! Возьми!» – чуть не рыдал мальчик, уголком глаза заметив блеснувший на полу хрусталь в золотой оправе. Но это было лишь воспоминание. Он не мог его изменить.

Сделав несколько шагов к мальчику, Август вдруг заметил мерцавшую в стороне корону. Занеся ногу над золотом и жемчугами, он с силой обрушил ее на тонкий хрусталь. Венец хрустнул. Жемчуг, слетев с креплений, запрыгал по паркету тронного зала.

– Что ты скажешь теперь, Король без короны?

***

Первым, что заметил Модест, открыв глаза, была яркая крапивница. Из приоткрытого окна дул мягкий ветерок, и бабочка качалась, подрагивая бархатными крыльями, вслед за дрожанием крупных лепестков. Водя по цветку длинным хоботком, крапивница осторожно подбиралась все ближе к липкому пестику. Когда Модест был маленьким, он очень не любил этих бабочек. Они были не такими красивыми, как эндемики Аксенсорема, их короткие землистые крылья напоминали жухлые осенние листы, голую пустую землю и навевали скуку, но сейчас это нечаянное появление бабочки растрогало его. Модест протянул руку к лилии, и бабочка поторопилась оторваться от цветка. Мальчик смотрел, как ее силуэт кружится по комнате, не решаясь вернуться к облюбованному цветку, и тихо радовался тому, что за время его заключения мир остался таким же светлым, каким он его помнил. Теперь он видел, как серебрится воздух от мельчайших пылинок, слышал, как шумят на улице розовые кусты, источая сладкое благоухание, и чувствовал, будто все его волнения в камере были лишь об одном, – чтобы эта доступная всем радость пережила его.

Бабочка вдруг села ему на скулу и тут же вспорхнула, ударив по щеке мягкими крыльями и сбив тонкую прядь волос. Это было до боли знакомое прикосновение. Одно из таких, которым одаривала его Вейгела, – ласковое и лёгкое, как пёрышко, – одно из тех, что, получив однажды, никогда не забудешь; тонкая игла, пронзающая сердце любовью.