Черный принц - стр. 89
– Заберите его! – закричал капитан. – Сейчас же!
Но они не успели. Мальчик не колебался ни минуты. Только в последний момент рука его дрогнула, и порез вышел неглубоким, однако же нанесен он был ровно над артерией, и кровь тонкой пульсирующей струей стала быстро заливать его шею. Едва нанеся себе увечье, мальчик вдруг успокоился и обмяк. И без того мертвенно бледное лицо его стало сереть, а из глаз, не прекращаясь, лились слезы. Он все что-то шептал, но никто не мог разобрать ни слова в поднявшейся суете.
– Несессер, живо!
– Быстрее! Бинты!
– Дык если этот щенок умрет, – вдруг раздался спокойный голос дежурного, – и не мы виноватые, оно как бы и к лучшему, разве нет?
– Тупоголовый жестокий идиот! – закричал Борель, прижимая к ране рулон бинта и оборачивая другой вокруг шеи мальчика. – Замолчи! Немедленно доложите, что я забираю мальчика наверх!
– Без разрешения нельзя, – нахмурился капитан.
– Немедленно!
Борель Луки, в прошлом личный врач Августа II, известного своим жестоким нравом, многое претерпел за годы своей службы, и потому, привыкший каждый день класть голову в пасть тигру, не боялся недовольства нового императора, Эмира I. Ему многое дозволялось. По слухам, это было потому, что он был посвящен во многие тайны императорской семьи, на деле же только потому, что он хорошо знал правила дворца, о которых многие забывали. В частности, Борель один из немногих знал, что имеет право забрать заключённого и без разрешения императора, если жизни того угрожает опасность. Это правило распространялось только на политических заключенных, содержавшихся в императорской темнице, куда не посадили даже принца Гарольда после недавнего восстания на Партиците, но где заперли несчастного ребенка. Возможно, умом Борель понимал причины такого решения, пусть Август и вынес его, будучи уже далеко не в здравом уме, однако же сердцем старый лекарь противился и бунтовал.
– Ты! – Борель держал руки на горле мальчика, пережимая артерию так, чтобы тот по-прежнему мог дышать. – Носилки сюда!
Кровь продолжала просачиваться сквозь давление его пальцев все то время, пока они поднимались из темницы наверх, и Борель, видя, как проступают на свежих бинтах кровавые пятна, молился и верил только одному – известная жизнестойкость тела неферу не даст мальчику умереть.
– Ваше величество, ваше величество, – шептал Борель, не помня себя от страха. – Пожалуйста, держитесь!
***
Для человека нет ничего более загадочного, чем собственное сознание и порожденные им сны. Мало что можно сказать о том, как формируются сновидения, но часть из них, являясь все-таки частью нашего сознательного «я», рождается из обрывков воспоминаний. Образы, лица, впечатления – все это пробуждается и оживает в нас, едва мы закрываем глаза, и предстает в виде сумятицы, неясного калейдоскопа событий. Но бывает и так, что сознание – особенно воспаленное насильственно призываемыми воспоминаниями – привносит в сон тревоги и волнения реального мира. Эти неделимые воспоминания до того яркие и чаще всего постыдные, что они, мучая нас наяву, являются и во снах.