Черный принц - стр. 71

Вейгела мысленно потянулась к их связи.

– Модест, – вздохнула она, почувствовав отголосок на той стороне. – Мне сказали, что вы с советниками возвращаетесь в Аксенсорем. Где вы сейчас?

– Советники? – голос Модеста дрогнул, а затем Вейгела почувствовала засасывающую тоску и ярость. Сила, с которой на нее обрушились чужие эмоции, ударила в солнечное сплетение и выбила из ее тела весь воздух. Она схватилась за сердце, словно могла нащупать и вырвать эту боль.

– Модест? Модест, ты не с ними?

– Я… Нет. Я остался.

– Почему?

– Я, – Вейгела почувствовала слезы в его голосе. – Не заставляй меня… Говорить.

– Модест…

– Прошу, не надо! Ты разрываешь мне сердце! Со мной все хорошо, я только прошу тебя – умоляю! – позаботься о себе и наших сестрах. А я тут… Как-нибудь сам.

Как бы Вейгела ни пыталась его разговорить, Модест продолжал молчать, и вместо него говорила связь, все больше раскачиваясь от пугающей смеси страха, грусти, одиночества и глубокой обиды. Наконец, Вейгела пережала: Модест не выдержал и разрыдался. Девочка вдруг ощутила страх и темную скорбь, почти лишившую ее зрения. Слезы горячим потоком лились с распахнутых глаз, и она не могла с ними бороться.

– Модест, – позвала Вейгела в последний раз. – Не говори ничего, хорошо, это не важно. Только одно скажи. Ответь честно всего на один вопрос. Пожалуйста. Мне важно знать. Скажи, с тобой все хорошо?

Модест долго молчал, и Вейгела уже хотела его отпустить, когда услышала тихое:

– Я… заболел.

– Заболел? – переспросила Вейгела, чувствуя подкрадывающийся к ней ужас, но еще не в полной мере осознавая его.

– Это ерунда, я… Немного… Простыл, и, – слова давались Модесту тяжело. Он и сам не понимал, что с ним происходит, или же понимал, но, как и Вейгела, не осознавал в полной мере, отказываясь принять очевидное, потому что это означало бы признать ужасное.

Мысль, не сформированную в слова, еще можно отогнать, но от нее уже нельзя избавиться. Она бьется на задворках сознания, как птенец бьется о скорлупу, стремится проломить барьеры и сквозь образовавшуюся брешь внести весь свой багаж – цепочку умозаключений, которые родятся от одного лишь ее света.

– Кажется, я не вижу, – наконец признался Модест, и мысль, которую он отгонял, стала еще более ясной и приобрела форму.

– Ничего не видишь?

– Почти ничего. Только свои руки. Вернее, я знаю, что это мои руки, но они…

– Какие они?

– Они… Они как будто светятся.

Сердце Вейгелы ухнуло вниз и пропало. Она больше не ощущала его биения, не чувствовала его привычной тяжести в груди.

– Что еще ты видишь?