Черные сны - стр. 19

– За что? – прошептал Кокушкин и потянулся за ручкой, словно и не ждал ответа. С поспешностью поставил роспись на месте, куда ткнул Паршин, положил ручку и на шаг отступил от стола. С готовностью и услужливостью посмотрел косыми увеличенными глазами на соцработника. Паршин с нарочитой значительностью посмотрел на закорючку, на Кокушкина метнул строгий взгляд и, не торопясь, стал складывать бумажку. Во всех его движениях читалась напускная небрежность, какая-то гнобящая сладострастность. Паршин напомнил Егору Есю Лобана. Он отвернулся. Прошелся рассеянным взглядом по захламленной кухне, с закопченным кафелем над плиткой, горе грязных тарелок в раковине, алюминиевым кастрюлям с подтеками. Окно было без занавесок, стекло ломаной линией пересекала трещина, разбитую форточку закрывал кусок оргалита. Пахло чем-то кислым и еще животным, словно в квартире держали собаку.

– Это твой новый начальник. Звать Егором…, Егор, как твое отчество?

– Вадимович, – отозвался Егор, отрываясь от созерцания кухни. – Это не обязательно…

– Обязательно, правда, Кока? – мужчина закивал. Затем развернулся к Егору, приподнял голову и внимательно, словно мог видеть только прямо перед собой, посмотрел на него. Паршин тем временем сложил бумагу, Егору показалось, что это бланк рецепта, и положил в карман куртки.

– Все, Мачо-пикча, нам некогда с тобой балакать, давай, веди себя хорошо.

Кокушкин закивал, левой рукой обхватил запястье правой и потер, словно с него после долгой носки сняли наручники.

– Вот и молодца. Иди, проводи гостей.

Дверь за соцработниками закрылась, но через несколько секунд снова распахнулась. – А, вы, – позади послышалось неловкое пыхтение, – вы, Константин Сергеевич, для мамы…, – мужчина снова замялся, засопел, а потом выдавил, – обезболивающего?

– Что? – гаркнул Паршин и обернулся. В следующее мгновение хлопнула дверь, и следом послышался щелчок дверной щеколды.

– Гаденыш, – зло процедил Паршин, – обезболивающие, помирать уже пора, – он говорил, играя желваками. Затем посмотрел на Егора, его лицо подобрело. Он улыбнулся и подмигнул. От этого подмигивания Егору стало нехорошо, словно коллега подписал его на какое-то грязное дело. Сделал соучастником, пусть не прямым, но бездейственным потакателем какого-то безобразия.

– Вот так с ними. Надо держать в тонусе, не то раскиснут и потекут. В тонусе, понял, – он сжал кулак, хрустнули суставы, и потряс перед лицом. Стиснул зубы, на тощих скулах заходили шариками мышцы, взгляд стал ледяным.

Потом, когда Егор шел домой, думал, может и правда, так надо. Он вспоминал вечно негодующую соседку, которая с товаркой с первого этажа такой же старой целыми днями полировали доски на скамье у подъезда. Неприязненными, долгими взглядами встречали и провожали всех прохожих. Их головы поворачивались вслед, словно радары отслеживают самолет – нарушитель. Смотрят в упор, не моргая, словно не человека смущают, а манекен в магазине рассматривают.