Черные кувшинки - стр. 23

Ожившая мечта.

Да, у Жерома Морваля точно был изысканный вкус, и не только художественный.

– Заходите! Прошу вас.

В школе было тепло, но не жарко – не то что на улице. Оказавшись в небольшой классной комнате и осмотрев два десятка парт и стульев, Лоренс почувствовал себя уютно, но в то же время немного неловко, как захватчик, вторгшийся на чужую территорию. На стенах висели огромные карты. Франция, Европа, мир. Красивые карты – судя по всему, старинные. Взгляд инспектора задержался на объявлении над учительским столом.

Отличный повод начать беседу.

– Ваши ученики участвуют?

Глаза Стефани заблестели.

– Конечно! Каждый год. У нас это почти традиция. Теодор Робинсон был одним из первых американских художников, приехавших в Живерни одновременно с Клодом Моне. Самый преданный постоялец гостиницы «Боди»! Потом он стал профессором искусствоведения в США. По-моему, детям из Живерни сам бог велел участвовать в конкурсе, который устраивает его фонд, разве нет?

Серенак кивнул.

– А какие награды получают победители этого конкурса?

– Несколько тысяч долларов. Но главное – многонедельную стажировку в одной из известных художественных школ. В Нью-Йорке, Токио или Санкт-Петербурге. Города каждый год меняются.

– Недурно… А кому-нибудь из местной детворы уже удавалось победить в конкурсе?

Стефани Дюпен заразительно рассмеялась и дружески хлопнула Лоренса Серенака по плечу.

Он вздрогнул.

– Да что вы! Участвуют тысячи школ со всего мира! Но пробовать все равно надо, верно? А вы знаете, в этой школе когда-то учились сыновья Клода Моне. Мишель и Жан.

– Зато Теодор Робинсон, насколько мне известно, больше никогда не возвращался в Нормандию.

Стефани Дюпен удивленно посмотрела на инспектора. В ее широко распахнутых глазах ему почудилось нечто вроде восхищения.

– Неужели в полицейской школе преподают историю искусств?

– Нет, не преподают. Но разве полицейским запрещено любить живопись?

Она покраснела.

– Один – ноль, инспектор.

Ее фарфоровые скулы окрасились нежно-розовым, напомнив лепестки полевого цветка. Заметнее проступили веснушки. Полыхнул лиловым взгляд.

– Вы совершенно правы, инспектор. Теодор Робинсон скончался от астмы в возрасте сорока трех лет в Нью-Йорке, всего два месяца спустя после того, как написал своему другу Клоду Моне письмо, в котором сообщал о намерении вернуться в Живерни. Во Францию он больше так и не попал. Через несколько лет после его смерти, в тысяча восемьсот девяносто шестом году, его наследники основали фонд и объявили о проведении ежегодного международного конкурса художников. Но вам, инспектор, наверное, это не очень интересно? Не думаю, что вы пришли сюда на лекцию об искусстве…