Черное колесо. Часть 2. Воспитание чувств, или Сон разума - стр. 37
В этот момент внимание Ларисы переключилось на вновь прибывшего мужчину, высокого, с окладистой бородой и большими, под стать бороде, очками в роговой оправе.
– Алик приехал!
– Не мог вырваться! – басил Алик. – Жаль, что не мог быть позавчера. Слышал, знал, но никак не смог! Я тут прихватил кое-чего, давайте ещё раз Юру помянем, – говоря это, он выкладывал на стол три бутылки водки, полбатона варёной колбасы, сыр, хлеб.
– Я, наверно, не вовремя, – тихо сказал Ульяшин Князю, вспомнив обрывки дядиного разговора, – мне лучше уйти?
– Оставайся. В этой стране вся жизнь – сплошные поминки. Ты ещё молодой, у тебя вся эта жизнь впереди.
Ульяшин хотел было ответить, что свою пайку он уже выхлебал почти полностью, вот предпоследнего родного человека, деда Александра Борисовича, меньше года назад похоронил, но тут подошла Ира-Тётка и увлекла его в сторону.
– Вот он каким был, Юра Галансков, – сказала она, подведя Ульяшина к портрету сравнительно молодого человека с открытым и умным лицом. Среднего размера фотография была вставлена в простую рамку и перехвачена с угла чёрной траурной ленточкой.
– По сути дела, с его ареста…
– Январь шестьдесят седьмого, – донеслось сзади, это все присутствующие сгрудились у портрета.
– …и суда над ним, «процесса четырёх»…
– Январь шестьдесят восьмого…
– …наше движение заявило о себе в полный голос.
– Кристальной души человек был!
– Слово «был» с ним просто не вяжется!
– Его ничто не могло сломить! Ни преследования, ни издевательства следствия, ни оскорбления позорного судилища! Он и в лагере отстаивал права политзаключенных, объявлял голодовки!
– А ведь он был серьёзно болен, ещё до ареста болен! Эти сатрапы, тюремщики, не желали понять, что язва и голодовки несовместимы!
– Они вполне осознанно убивали его!
– Сколько мы требовали, чтобы ему назначили диетическое питание, провели полное медицинское обследование, но всё бесполезно!
– Довели до перитонита! Операция в лагерной больнице!.. Это же немыслимо!
– Они просто убили его!
Ульяшин кивал головой со скорбным видом, но при этом в душе его разгоралось чувство, чуть было не написал – радости, это, пожалуй, выглядело бы кощунственным, так что скажем – чувство приподнятости и бодрости.
«Революция не может быть без крови! Будут и ещё жертвы! Будет смерть! Но это – борьба! Это – жизнь! Какое счастье, что я попал к этим людям!»
Сели вокруг наскоро собранного стола, выпили по стопке, мигом смели скудную закуску. Говорили о том, что как хорошо, что разрешили поставить на могиле крест и написать имя, а то ведь большинство могил безымянны, некуда приехать поклониться родным и друзьям. Вспоминали позавчерашнюю панихиду в Никольской церкви в Москве, как всё было благостно и торжественно, народу было много и гэбэшники показали неожиданную совестливость, всех пришедших, конечно, зафиксировали, но никаких других действий не предпринимали.