Черное колесо. Часть 2. Воспитание чувств, или Сон разума - стр. 21
– Были и письма, – спокойно сказал Ульяшин и остановил жестом готового взорваться академика, – я узнал почерк.
– И как же? – с видимым интересом спросил Несмеянов.
– В собрании сочинений приведена страница рукописи.
– Да, действительно, очень просто. Вы прямо Шерлок Холмс какой-то! На скрипочке, случаем, не играете?
– Немного. И учусь на юридическом.
– Так-так. Я одного понять не могу – зачем вы добивались встречи со мной? Я вам тут столько правд открыл, а вы, оказывается, всё знаете.
– Знал или догадывался – лишнее подтверждение не повредит. Всё, о чем мы говорили до сих пор, это, как вы совершенно справедливо заметили, личное дело моей матери. От вас я хотел узнать только одно – почему погиб мой брат?
– Вы меня утомили, молодой человек. Хотите – слушайте. Насколько я понял, у Никиты Сергеевича был личный счёт к Сталину. Тот году в тридцатом засадил в тюрьму его первую жену, да и о гибели старшего сына ходили какие-то тёмные слухи. Вон он и отыгрался. Но это мое личное мнение. Мне больше нечего вам сказать. Всё, прощайте.
Тем временем второй наш герой в эйфорическом настроении, слегка приглушённом усталостью, стоял на смотровой площадке Ленинских гор, навалившись грудью на мраморный парапет. После пляски молодого козлёнка, исполненного им у приёмной комиссии, прошло несколько дней, в течение которых он неспешно выполнил необходимые бюрократические формальности: заполнил какие-то бумаги в приёмной комиссии, отметился в секторе военного учёта, записался в поликлинику и прошёл медосмотр. Последнее было несколько удивительным, так как при приёме документов второй по значимости после аттестата зрелости шла медицинская справка, но, видно, в Москве не очень-то доверяли этим справкам, и уже после сдачи экзаменов придирчиво выискивали у новых студентов всякие скрытые болезни, которые расцветут пышным цветом при первом же столкновении с суровым студенческим бытом. Особенно доставалось «белобилетникам», по большей части мнимым, тем, кому их излишне предусмотрительные родители загодя и на всякий случай выправляли освобождение от воинской службы.
Олегу не повезло вдвойне. Основной наплыв ожидался значительно позже, после завершения всех экзаменов, а пока университетская поликлиника поражала пустотой, и врачи, на которых не давили скопившиеся у кабинетов очереди, занимались Олегом обстоятельно и по полной программе. Особенно въедливым оказался хирург, немолодой и некрупный мужчина с неожиданно большими и сильными кистями рук. Он долго мял Олега, прощупывал его позвоночник, потом весьма озабоченно покачал головой: «Похоже на остеохондроз», – и отправил его на рентген. «Конечно, с искривлением позвоночника никак нельзя учиться в университете!» – раздражённо подумал Олег, но – делать нечего! – побрёл в очередной кабинет.