Черная рукопись - стр. 29
– Это старые стихи. Довоенные. Их писал я, но не я, понимаешь?
Лозунгович пристально посмотрел на меня и ответил:
– А продекламируй их. Только по памяти.
С полминуты я мысленно гадал, какое именно стихотворение произведет на моего собеседника лучшее впечатление, после чего, выбрав, стал читать…
…и, когда я добрался до последнего четверостишья, умиротворяющее и целебное воздействие опиума окончательно сошло на нет. Я почувствовал тяжелую беспощадную поступь мигрени, родившуюся в недрах мозга, а пестрое и яркое помещение кафе «Водевиль» вдруг стало еще более пестрым и ярким, но теперь как-то враждебно, навязчиво.
Посетители заведения и его сотрудники походили в тот момент на расфуфыренных и напомаженных чертей да бесов, и кто знает, может это и есть истинный их облик, а я давным-давно томлюсь в кипящих глубинах ада и лишь во сне вижу тот мир, в котором когда-то жил и действовал.
Расследовал какие-то дела.
Читал какие-то стихи.
Любил какую-то женщину.
Невероятным усилием воли я закончил декламировать и, взглянув на смутно знакомое существо с грандиозными карикатурными ушами, разобрал его слова, обращенные ко мне:
– Теперь я вижу, что ты не лгал. Ты читал так, как читают только своё. Я представлю тебя Ордену сегодня же. Но что с тобой? Нездоровится?
– Я лекарство забыл. Лечусь. От невроза.
Ушастое существо неприятно рассмеялось и промолвило:
– Так от невроза и я лечусь, хоть у меня его и нет. И лекарство никогда не забываю. С тобой поделиться?
Я кивнул, после чего обнаружил в ладони невесть откуда появившуюся бутыль.
– Вот, глотни, – сказало существо.
Я подчинился, и мир постепенно вернулся к нормальному состоянию. А мигрень прошла.
– Заплатишь за ужин? – спросил Лозунгович. – А то ты полбутылки у меня выпил…
…Несложно найти красоту в Городе. Но красота эта своеобразна, потому что походит на сон безумца, в который проникла с идеями могущественная темная сила. Город загадочен в бесконечности слабо освещенных улиц. Город изящен в архитектуре мрачных готических зданий. Город гипнотичен в шепоте своих вод. Город манит вниз, в беду и ужас, но делает это искусно, будто величайший соблазнитель. Город поглотил и переваривает наивных глупцов, считающих его своим надежным домом.
Наиболее полно красота Города раскрывается поздней осенью, когда сама природа облачает его в пасмурный наряд увядания и смерти. Тогда он окончательно сбрасывает с себя ненужную, навязанную мишуру в виде листьев на деревьях, трав и цветов, устилающих парки, бликах солнца на поверхностях. На гигантском теле Города остаются лишь черная кривизна линий и тени, вечно блуждающие по этой кривизне. Город обретает полную гармонию.