Черная невеста - стр. 1

Флоренс не любила общаться с дядюшкой.

Тем более – в его кабинете.

За завтраком можно было сделать вид, что овсянка и сэндвичи с джемом требуют от тебя сосредоточенности (леди не говорят с набитым ртом), вечером – уйти к себе из гостиной (у леди может заболеть голова от тяжелых запахов, а кузен Бенджи в последнее время очень любил удовое дерево и сандал). Но кабинет, кабинет – это совсем другое. В кабинете говорят о важных вещах, а каждый раз, когда дядюшка говорил с Флоренс о важных вещах, это заканчивалось головной болью уже невыдуманной.

Восемь ступеней вверх, в башенку, по узкой лестнице, освещенной магическими светильниками. Стук в дверь – сердце падало куда-то к желудку, желудок, казалось, подкатывал к горлу. Интересная анатомическая реакция – Флоренс знала, что это лишь глупые метафоры, но именно они лучше всего описывали то, что она чувствовала, толкая тяжелую дубовую дверь.

В кабинете дядюшки всегда было чисто и пахло хвоей, табаком и бренди. И неприятностями. Сегодня там пахло еще и ладаном – как всегда, когда приходил отец Сэмюэль. Черная сутана делала его похожим на злого, нахохлившегося от холода ворона с по-лисьему хитрым взглядом, и приносил он обычно недобрые вести. И письма тоже недобрые, те, которые Флоренс предпочла бы не читать.

А вот дядюшка читать их любил – вслух, с выражением. Он обладал глубоким бархатным голосом и владел им не хуже иного актера. Флоренс знала, какие острые иглы могут прятаться в этом бархате.

– Мы ждали тебя, дорогая. – Дядюшка указал ей на кресло.

Сам он сидел за письменным столом – и, как ни странно, сегодня перед ним не было бежевого конверта, лишь графин с лимонадом и хрустальный бокал. В графине плавали зачарованные металлические кубики. Они не позволяли льду таять даже в такую жару, как сегодня, так что лимонад был холодным, а стекло – запотевшим.

Отец Сэмюэль стоял у окна, заложив руки за спину. Когда Флоренс вошла, он обернулся и одарил ее лучшей из своих улыбок, предназначенных для добродетельных девиц. Девицам, в чьей добродетели он сомневался, отец Сэмюэль улыбался иначе – скорбно, словно мысли о розгах и публичном порицании причиняли боль ему самому.

– Здравствуй, дитя, – сказал он и протянул руку.

Флоренс подошла ближе, поклонилась, коснувшись губами серебряного перстня на пальце священника, и лишь потом села в кресло. На самый краешек, положив руки на колени и выпрямив спину.

От запаха ладана мутило.

– Доброго дня, отец Сэмюэль, – сказала Флоренс. – Доброго дня, дядюшка Оливер.

Дядюшка кивнул. Они не спешили ей что-то говорить, и Флоренс заволновалась.

– Что-то с матушкой?

Отец Сэмюэль совершенно не по сану хохотнул.

– Похвально стремление дочери узнать, все ли хорошо с матерью ее, но нет, дорогая Флоренс. – Он сел в кресло напротив. – Сегодня речь пойдет не о ней.

Кресло словно бы вздохнуло, поскольку тело отца Сэмюэля больше подходило не священнику, а грузчику в доках – так говорил кузен Бенджи, сама Флоренс ни в каких доках, конечно, никогда не бывала.

Тишина повисла такая, что до Флоренс донеслось хрипловатое дыхание отца Сэмюэля. Ему было душно: стояло начало лета, но погода решила пошалить, и жара нарастала. Худенькой Флоренс с волосами, забранными наверх, и в легком платье – нежный сатин цвета сливок, воздушная вышивка на коротких рукавах – было душновато, но терпимо, а вот отцу Сэмюэлю наверняка приходилось тяжело. Делиться с ним лимонадом дядюшка Оливер не спешил.

– Осенью тебе исполнится восемнадцать, Флоренс. – Дядюшка говорил ласково и спокойно.

– Да, это так, сэр, – отозвалась она и потупила взгляд.

Светлый ковер под ногами сиял чистотой – горничные вымывали его каждый вечер, так что утром в кабинете пахло лимонным мылом. Флоренс посмотрела на свои атласные туфельки и свела стопы вместе, носок к носку, пятка к пятке.