Человек в трех измерениях - стр. 31
В дальнейшем эта неприспособленность обернется для человека величайшим преимуществом перед животными, обернется необыкновенным развитием сознания и разума, но только за счет подавления животного начала, и человек всегда будет испытывать, чаще всего бессознательно, неудовлетворенность от утраченной органической целостности, даже если этой целостности никогда в прошлом не было. Так взрослый человек печалится по ушедшему детству, когда природа говорила с ним на детском языке, когда все вещи были одушевленными и обращались к нему, и он понимал их. В детстве все было совсем другое: небо и солнце, ночь и звезды, и даже окружающие люди больше походили на добрых и злых волшебников, чем на бухгалтеров и слесарей.
Поскольку в детстве ребенок не задумывается над собственным существованием, то возможно, что все его воспоминания о детском периоде жизни – лишь фантазии взрослого ума. Ибо в детстве тяжелых разочарований, обид и потерь гораздо больше, чем во взрослом состоянии, и переживаются они значительно сильнее. Так же как животное состояние в сравнении с человеческим гораздо тяжелее и страшнее, чем представляется нам с высоты нашей цивилизации.
Ницше в книге «Несвоевременные размышления» писал о трех образах человека, из созерцания которых люди, вероятно, еще долго будут черпать стремление к преображению своей собственной жизни: это человек Руссо, человек Гёте и человек Шопенгауэра. Человек Руссо самый зажигательный, и ему обеспечено широчайшее влияние, от него берет свое начало сила, «которая повлекла и еще влечет к бурным революциям, ибо во всех социалистических волнениях и землетрясениях все еще движется человек Руссо, подобно древнему Тифону под Этной. Угнетенный и наполовину раздавленный высокомерными кастами и беспощадным богатством, испорченный священниками и дурным воспитанием, стыдясь перед самим собой смешного склада своей жизни, человек в своей нужде призывает “святую природу” и внезапно чувствует, что она далека от него, как какой-нибудь бог Эпикур. Его мольбы не достигают ее – так глубоко погрузился он в хаос неестественного. С негодованием отбрасывает он все пестрые украшения, которые еще недавно казались ему самым человечным его достоянием, свои искусства и науки, преимущества своей утонченной жизни, – он бьет кулаком о стены, в тени которых он так выродился, и громко требует света, солнца, леса и скал. И тогда он восклицает: «Одна лишь природа хороша, и только естественный человек человечен!..»[40]
Но это искусственное, извращенное понимание возвращения к природе, к естественности. Та естественность, о которой говорил Руссо, – продукт пресытившегося ума городского жителя. Человек Руссо легко превращается в демагога-заговорщика. «Возвращение к природе», по Ницше, это не движение назад, а восхождение вверх, в горнюю, свободную, даже страшную природу и естественность, в такую, которая играет великими задачами. «Но Руссо – куда собственно хотел