Человек неразумный - стр. 33
– Да… богобоязненности у вас, я вижу, кот наплакал. Вас послушаешь, так и душа материальна.
– Егор Петрович, я не хотел бы развивать эту тему, – сухо ответил Заломов и добавил: – Так что же мне делать с теми семнадцатью красителями, которые обесвечиваются личинками? Какие из них выбрать для дальнейшей работы?
Драганов по-прежнему стоял у окна, смотрел на газон, курил и будто не слышал вопроса.
– Повторите в большем объёме работу с красителями лилового цвета, а все остальные из опыта исключите, – наконец произнёс он, делая акцент на каждом слове. – Да… и размножьте-ка линию Мёллер-5, ну и ещё парочку линий с маркёрами по двум большим хромосомам.
– Хорошо бы знать формулы красителей, это помогло бы мне сориентироваться… – возразил было Заломов, и тут же отметил, что слова его звучат как-то слишком любезно, почти просительно, чуть ли не угодливо.
– А вот об этом попрошу не беспокоиться, – оборвал его Драганов. – Вас ознакомят с формулами, когда Я сочту это нужным, – на слове «я» шеф поставил жирный акцент. – А пока работайте. Вам понятна ваша задача?
– Да, – безропотно согласился Заломов, изумляясь не столько странности указаний Драганова, сколько собственной странной покорности.
Разговор был завершён, его заключительная часть оказалась для Заломова совершенно неожиданной, и он даже забыл доложить о необычном поведении алого красителя с кодовым названием «КСК».
В тот вечер Заломов долго не мог уснуть: из головы его упорно не выходил разговор с шефом. Он ещё помнил, сколько переживаний доставила ему проблема существования высших сил в детстве. Так лет до двенадцати он панически боялся грозы. И это не был страх попадания в него молнии; нет, то был страх каких-то невидимых сверхмощных сил, следящих за ним и жаждущих покарать его за двуличие. Ведь на словах-то он, как положено советскому школьнику, в Бога не верил. Так что религиозное чувство юного Заломова выражалось главным образом в смутных страхах. Особенно страшно было ему грозовыми ночами, когда за окнами полыхали нестерпимо яркие, видимые даже сквозь сомкнутые веки молнии, а грозный гром, казалось, распарывал дом от крыши до потолка над его кроватью. И сколько ни говорили ему взрослые, что молния – это просто электрический разряд, а гром – просто звук того разряда, мистический страх перед грозой не проходил.
Как-то раз в одно лето, особенно богатое грозами, юный Заломов увидел поразительно яркий сон. Ему приснилось, будто он лежит на чёрном, недавно вспаханном поле. Он распластан и вдавлен в мягкую тёплую почву, а над ним раскинулся громадный купол неба. Вдруг на голубом небосводе проступают ярко-красные, будто горящие, контуры какой-то крепостной стены и высокого замка за нею, и он слышит гремящий мужской голос: «Веришь в Бога?!» – «Нет!» – пытается прокричать мальчик, но издаёт лишь сдавленный, едва слышный писк. И сразу после этого с неба начинает спускаться огромный сундук на толстом канате. Заломов всматривается в днище сундука и видит, что оно усеяно длинными острыми шипами. Вскоре грозные шипы нависают прямо над ним, и снова гремит тот же мощный бас: «Кайся! Кайся, жалкий червь! Веришь в Бога?» – «Да, да!» – громко и убеждённо кричит Владислав, раздавленный смертельным ужасом и чувством собственного ничтожества. Проснувшись, он ещё долго лежал на спине в мягкой постели. В комнате был включён репродуктор, и густой бас диктора продолжал читать какое-то важное правительственное сообщение.