Человек на закате - стр. 12
то есть компьютерно и книжно,
а также телевизионно.
Забавно думать о порядке,
который в мире вдруг узрел:
я мелкий овощ с Божьей грядки
и, кажется, уже созрел.
Светло и уютно старение,
когда бы не призрак опасности:
старение – это прозрение
своей пустоты и напрасности.
Давно я водку пью, а не вино,
давно курю, на баб ещё кошусь,
а что помру, я понял так давно,
что этого уже и не страшусь.
Воспроизводство населения
и обрюхачиванье девушек
волнует наше поколение
уже как бабушек и дедушек.
Теперь я даже думаю с одышкой:
поспорив чуть, устало затихаю,
а если посижу над умной книжкой,
то вообще неделю отдыхаю.
Выцвело цветение заката.
Сумерки опасливо ценя,
я всё время помню, что когда-то
был рассвет и полдень у меня.
Прозрениям души я очень верю
и голос её часто слышу вещий:
за запертой от нас незримой дверью
творятся удивительные вещи.
На старости пришло благополучие,
живу я в обеспеченности даже;
Ты, Господи, прости меня при случае,
и я – клянусь – прощу Тебя тогда же.
Печально тем ещё старение,
что мучит острый зуд сомнений:
несут нам годы несварение
текущих в мире изменений.
Думаю спокойно и рассеянно,
что в культурном слое нашем тонком
много зла зарыто и посеяно —
всё оно достанется потомкам.
Течёт незримо времени река,
оглядываюсь я, плывя по ней:
величие видней издалека,
убожество и мрак – ещё видней.
Возможно, эти домыслы нечисты,
но если есть на свете справедливость,
то все энтузиасты-активисты
окажутся в аду за суетливость.
Я спокойно закрою глаза
и земные сниму с себя вожжи:
всё, что мог, я уже рассказал,
мир иной опишу я чуть позже.
Свои дела и дни перебирая,
готовясь к неприятностям заранее,
решил собраться с мыслями вчера я,
но мысли не явились на собрание.
Холодно зимой, а летом жарко,
осень и весна – для настроения,
и хранит Господь нас, только жалко —
малый срок у нашего хранения.
Уже я давно не спешу никуда —
за это я старость люблю,
а редкие мысли о пользе труда
я в рюмке злорадно топлю.
Сполна мне достаточны дом и семья,
и, душу в покое купая,
в общественной жизни участвую я,
лишь разве еду покупая.
Бурлил, кипел, перекипел,
вошёл в пространство пожилое —
однако жил, однако пел
и трогал женщин за живое.
Ничтожная участь нам как ни грози,
а небо в ночи как ни звёздно,
мы так извозились в житейской грязи,
что нам воспарять уже поздно.
Невежество моё разнообразно —
не зря себя на книгах мы пасём,
поэтому я к возрасту маразма
знать буду ничего, но обо всём.
Должно быть, видит Божье око,
сыскав меня в пустой пивной,
что мне нигде не одиноко,