Человек из Санкт-Петербурга - стр. 3
Уолден вздохнул. Черчилль сумел добиться своего. Но в какой-то степени граф даже испытал облегчение, ведь теперь никто не посмеет обвинить его в том, что он нарушил единство в своей партии по собственному почину.
«По письму от самого короля, старина, – объяснит он любому. – С этим ничего не поделаешь, ты же понимаешь!»
– Пригласи мистера Черчилля войти, – отдал он распоряжение Притчарду.
Письмо он передал Лидии. «Либералы совершенно не осознают, как функционирует монархия», – подумал Уолден.
– Король не проявляет к ним достаточной жесткости, – пробормотал он.
– Это становится невыносимо скучно, – отозвалась Лидия.
«На самом деле ей нисколько не скучно, – отметил про себя Уолден. – Напротив, она, вероятно, весьма заинтригована, но вынуждена говорить то, что в таких случаях пристало английской графине, и поскольку она даже не англичанка, а русская, ей вдвойне нравится произносить типично английские реплики подобно тому, как человек, владеющий французским, то и дело уснащает свою речь словечками типа “alors” или “hein”[3]».
Уолден подошел к окну. Машина Черчилля все еще урчала мотором и отравляла воздух в его дворе. Водитель стоял перед ней, положив руку на дверь жестом кучера, сдерживающего лошадь, чтобы она не понесла. Несколько слуг наблюдали за происходящим с почтительной дистанции.
Вернулся Притчард и провозгласил:
– Мистер Уинстон Черчилль!
Сорокалетний министр был ровно десятью годами моложе Уолдена, невысок ростом и строен, а одевался, как показалось хозяину, чуть более элегантно, чем полагалось истинному джентльмену. Он быстро терял волосы – они уже почти отсутствовали за линией лба, но вились кудрями на висках, и это в сочетании с коротким носом и постоянным сардоническим блеском в глазах придавало ему вид весьма лукавый. Понятно, почему карикатуристы так полюбили изображать его этаким злым херувимом.
Черчилль пожал руку Уолдену и дружески приветствовал:
– Добрый день, граф.
Затем поклонился Лидии:
– Здравствуйте, леди Уолден.
Уолден так и не смог понять, почему этот человек столь действовал ему на нервы.
Лидия предложила гостю чаю, а хозяин пригласил присесть. Уолден не собирался попусту тратить время на светские разговоры: ему не терпелось узнать, из-за чего, собственно, разгорелся сыр-бор.
– Прежде всего, – начал Черчилль, – я должен лично и от лица его величества принести извинения за навязчивость в стремлении к этой встрече.
Уолден лишь кивнул. Даже из вежливости он не стал делать вида, будто ничего особенного не случилось.
– Есть ли необходимость объяснять, – продолжал Черчилль, – что я никогда не пошел бы на это, не будь у меня чрезвычайно важного повода?