Чекисты - стр. 34
Для меня, прошедшего Первую мировую, это вещь привычная. А многие красноармейцы из станичников и крестьян застыли, раскрыв рот. Или радостно загалдели. Или истово крестились.
Из кабины легко выпрыгнул летчик. Он был невысокий, поджарый, как и положено летуну – самолеты тогда не любили пилотов с большим весом. На вид – совсем мальчишка, с тонким лицом и аккуратными усиками.
Он поправил кожаную куртку, картинно приставил ладонь в воинском приветствии к кожаному шлему и представился:
– Военлет Соболев, особая эскадрилья штаба армии!
– А я Ремизов. Особый эскадрон штаба армии. Звучит похоже.
Только у меня в эскадроне было множество проверенного личного состава, вооружения и лошадей. А особая эскадрилья пока состояла из одного Соболева и его верного самолета, на котором он недавно перелетел к нам от беляков, из так называемых Вооруженных сил юга России. У тех с самолетами куда богаче было – почти семьдесят штук.
Соболев провоевал год на Первой мировой. После революции очутился в Париже. Там его и нашли англичане, набиравшие летчиков для борьбы с большевиками на стороне белой армии. По принципу: «машины – наши, кровь – ваша».
– Ты же дворянин. Чего на нашу сторону решил перейти? – спрашивал я военлета, когда принял от него срочный пакет из штаба и потчевал чем бог послал в командирской палатке.
– Так белые русский народ в стойло как скотину хотят поставить. И англичанам да лягушатникам дать Россию разорвать на части. Это я четко понял, повоевав. Вы же вроде как за народ. И я за народ. Так что договоримся.
Не раз мы еще встречались на войне. Он был бесшабашно смел и как заговорен. Сколько же он белякам крови попортил! Сбил три их самолета. Разведданные такие приносил, что красные командиры на него молились. Такая заноза был у белых. Те и лазутчиков, и целые отряды посылали, чтобы уничтожить «Фарман» и его пилота. И награду за голову объявляли. А он выжил всем смертям назло.
Потом Соболев стоял у истоков советской авиации. Помогал создавать боевые части. Испытывал первые советские самолеты, был знаком со всеми известными асами. Однажды при посадке сильно поломался, так что с серьезной испытательной работой пришлось расстаться. Но это как с жизнью для него попрощаться. Без неба он себя не мыслил. Вот и оказался здесь в качестве начальника аэроклуба.
– День добрый, Всеслав Никитич, – произнес я, зайдя в дощатый домик, служивший штабным помещением аэродрома.
Простенький стол и лавка из досок. Пара стульев. Книжные полки и шкаф с документами. На стене плакат – летчик на фоне аэроплана и башен Кремля сурово спрашивает: «А что ты сделал для международных перелетов Авиахима?»