Частная школа - стр. 14
– Вчера уволил девушку. Жена настояла. Она уверена, что та надевала её платья и вообще… – он невесело усмехнулся и повторил: – Мда, и вообще. Третья домработница за полгода… моей жене трудно угодить.
Но Агата умудрилась поладить и с супругой хозяина, и с его дочерью-подростком, которую даже родители считали несносной.
Вместе с ними Агата переехала в их новый дом. Не хотела сначала, отказывалась – слишком много горестных воспоминаний было связано с тем местом. Но они уговорили. Хозяин всегда умел убеждать. И тогда, и позже…
Впрочем, она не пожалела об этом. Ей нравилось работать у Радзиевских, жить их радостями и трудностями. И развод хозяина с женой переживала почти так же тяжело, как он сам и их дочь.
Эта чужая жизнь отвлекала от собственной потери и заполняла пустоту, оставшуюся после смерти Йона. Да и просто привязалась она к ним за семь лет, что проработала у Радзиевских.
Оттого очень тяжело было потом уходить, болезненно и горько. И по своей воле ни за что бы она не ушла, но ей велели не просто покинуть дом, но и уехать из города. Как можно дальше. Уехать и никогда не возвращаться. Никогда не напоминать о себе. И самой забыть, что когда-то у них работала. Всё забыть. Вычеркнуть эти семь лет, будто их и не было.
Хозяин щедро заплатил тогда, хотел искупить деньгами свою жестокость.
Агата до сих пор с горечью вспоминала то дождливое осеннее утро, когда водитель хозяина, бесчувственный Голем, отвёз на вокзал её и новорождённого Эрика. Сам хозяин не вышел даже попрощаться, словно спрятался в огромном особняке от надсадного плача младенца. За малыша было обиднее всего – уж он-то ни в чём не виноват…
А может, и хорошо, что господин Радзиевский не вышел – после такого она и не хотела смотреть в его холодные глаза, настолько велико было её разочарование.
Агата уехала за тысячи километров и сдержала своё слово: не вернулась, ни разу о себе не напомнила, никому ничего не рассказала. Даже Эрику. Он вырос, думая, что его отец – Йон Маринеску, который погиб ещё до его рождения. Да она и сама за эти семнадцать с лишним лет почти забыла Радзиевских. Точнее, не так, не забыла, конечно, но научилась не думать и не вспоминать.
А вот теперь, когда все кругом будто ополчились против её мальчика, вспомнила.
Да, ей велено никогда их не тревожить, и она бы не стала, ни за что бы не стала, если б не обстоятельства… Если бы могла хоть как-то повлиять на ситуацию. И видит Бог, она сделала всё, что было в её силах: влезла в долги, писала в разные инстанции, оббивала пороги, даже ходила к отцу Шулепова тайком от Эрика. Ломая себя, унижалась, умоляла, обещала денег, лишь бы дело закрыли. Он же разговаривал с ней как со швалью, брезгливо кривя верхнюю губу: