ЧАША И ЯД - стр. 7
– Нет, нет, он особенный! Разве другому была бы отдана Чаша Жизни?!
В волнении он заходил взад-вперёд по залу, от одной, увешанной оружием, стены, до другой, с бычьими и оленьими головами на распятых шкурах. Сидя в красно-золотом, цветов Финстервальда, кресле с высокой острой спинкой, седая величавая графиня любовно следила за сыном.
– Но самое главное, матушка, – то, что он дал возможность достойнейшему завоевать Чашу! Все рыцари Готии получили от него весть – и приглашение на турнир.
– Да, я помню, – с лёгкой усмешкой кивнула мать. – Так странно: среди бела дня, ниоткуда, в твоей спальне появляется этот свиток с печатью. А на печати – Чаша…
– Конечно, – сказал Лепрехт, резко останавливаясь. – И это значит, что я должен ехать. Немедленно! А я… – Не в силах скрыть отчаяние, он топнул ногой и потряс сжатыми кулаками. – Наверное, я буду последним, кто приедет на турнир в Эбердорфе! Если он вообще к тому времени не окончится – чьей-нибудь победой…
Тут душевная боль молодого графа стала нестерпимой, – и, протянув руку к матери, тряся указательным пальцем, Лепрехт закричал:
– А ты, ты знаешь, почему я столько ждал? Откладывал? Из-за кого?!
– Из-за меня, – сказала графиня, гордо поднимая голову с высокой причёской, взятой под жемчужную сеть.
– Из-за тебя, – да, мама! – Лепрехт отвернулся к гобелену, изображавшему псовую охоту его покойного отца, графа Танкреда. – Из-за тебя, – чтобы ты не подумала, что тебя разлюбили и хотят бросить, – я не женился на Эвелин. Из-за тебя…
– Я не просила тебя об этом, – гневно прервала хозяйка замка. Её чуть раскосые синие глаза расширились, задрожали губы. – Ты мог жениться, когда хотел. Ты мог уехать в любой день на свой турнир. Разве я держу тебя на привязи?
– Держишь! – теряя самообладание, вскричал Лепрехт. – Ещё как держишь! Ты с детства приучила меня к этому: твоё слово – закон! Оно выше, чем воля богов…
– Но разве я сказала хоть слово о том, чтобы ты не ехал на турнир?
– Ты не сказала, чтобы я ехал…
Графиня улыбнулась. Её руки, всё ещё прекрасные, как в ту пору, когда все скульпторы графства жаждали наделить ими статуи богинь, – руки привычно перебирали чётки из голубоватой кости риноцера.
– Пожалуй, и вправду пора освободить тебя, мой мальчик.
– Что?!
– Освободить из-под моей опеки, граф Лепрехт. Той, которая столь тяготит тебя… и столь тебе необходима. Не спорь. Иногда ты бунтуешь против моей власти, но я вижу, что в целом ты доволен. А как же! Приятно чувствовать себя маленьким мальчиком, окружённым защитой и заботой… Неволя – внутри тебя, а не в моих делах или словах! – Неторопливо поднявшись, графиня сбросила с плеч накидку из волчьего меха. Уронила чётки. Её глухое тёмно-синее платье зашуршало. – Но тебе уже двадцать два, сын. Твой отец к этой поре успел вернуться из похода в Анзулу, – без левой руки, зато с мешком золота… О нет, я не хочу, чтобы ты был таким же. Я рада, что ты трезвее и осторожнее. И – мягче, чем был он… Но пора дать тебе волю. – Подойдя, графиня взяла за плечи сына, твёрдо глянула в его заметавшиеся глаза. – Ошибайся, получай удары и раны, – живи, как взрослый, граф Лепрехт. Иначе ты скоро возненавидишь меня. – Голос её дрогнул. – И захочешь моей смерти. Будешь искать, как её приблизить… Сказано – не возражай! Я знаю людей и знаю, что говорю. И я говорю тебе: поезжай в Роделанд, ко двору славного короля Теофила; он был другом твоего отца. Прими участие в турнире. Теперь я