Чаки малыш - стр. 9
– Я вспомнил, – радостно сказал он, – в прошлом году вы со мной из Энска ехали.
У меня глаз – алмаз.
– Исключено, – вздохнул Чаковцев. – Никогда там не бывал, ни разу.
– Да ну… – огорчился проводник.
– А что, интересный город?
– Честно? Дыра дырой. При Союзе ящик там был…
– Ящик? – не понял Чаковцев.
– Ну да, почтовый, – пояснил проводник, – закрытый объект, все дела. Мы и не останавливались никогда, проезжали мимо.
– А теперь?
Проводник махнул рукой:
– А что теперь? Известное дело – разруха. Но станцию открыли, это да. Вы, извиняюсь, по каким делам в Энск – бизнес?
“Наконец кто-то принял меня за делового”, – подумал Чаковцев.
– Вроде того, – ответил он уклончиво, пытаясь уловить связь между “разрухой” и “бизнесом”.
– Как же, понимаю, коммерческая тайна, – ухмыльнулся проводник. – Ну, удачи вам.
Может, и обратно со мной поедете, если повезет. – С этими словами он удалился, зашумел в коридоре: – Энск, Энск, подъезжаем!
Чаковцев повертел на языке это самое “если повезет”, усмехнулся и принялся собираться.
Строго говоря, собирать было нечего – всё уже уместилось в средних размеров чемодане; прежние гастрольные времена воспитали в нём здоровую походную неприхотливость, жаль лишь, концертный костюм занимал половину полезного объема.
Тут он посмотрел с сомнением на недочитанную книжку – чужая ведь – и быстро сунул в чемодан: “Эта смешная вещица напомнит ему в странствиях о доме”. Гы-гы.
Между тем поезд замедлил темп, плавно съезжая с вечного русского на какой-то безродный, просто вечный. Слегка покачиваясь в такт, Чаковцев вышел к окну в коридоре. “Раллентандо”, – не без гордости вспомнил он красивое чужое слово для такого случая.
Страна, казавшаяся ему ночью морем, смотрелась теперь морским дном:
бурые бревенчатые постройки с пустыми окнами разбитых галеонов,
мачты-столбы с провисшей оснасткой проводов, ржавые якоря, оборванные цепи.
Где-то на поверхности суета и бурление, но не здесь; здесь покой – под толстым слоем придонного снега…
ЧАКИ УБИЙЦА
“Что за…” Он свернул набок шею, догоняя глазами отъехавшую надпись.
Нет, не показалось. Ярко-красная краска на облезлой стене вдоль путей, неровные буквы, последняя А плохо прорисована – ЧАКИ УБИЙЦА.
“Ну что ж, добро пожаловать в Энск, Геннадий Сергеевич”, – сказал Чаковцев вслух, когда сердце притормозило, а поезд и вовсе остановился, громко всхлипнув напоследок.
“В миру меня вы не ищите,
Теперь я человек-граффити
Размазало меня по стенам,
Увы, я сделался рефреном
И как-нибудь проездом в Энске
С восторгом скажете вы: “Бэнски!”
Город встретил его морозцем, запахом шашлыка и голосом Боба; звук шел от дальних лотков, зависал то и дело, спотыкался, будто подмерз на станционном сквозняке.