Чаки малыш - стр. 6

– То слово, Геннадий Сергеевич, давешнее вокзальное слово…

Чаковцев резко обернулся.

– Смещение.

“Не в племени,

В свободном квесте,

Смещен во времени

И даже в месте

Я словно мебель

в связи с переездом,

Диваны, стулья и кресла,

Нелепы

перед подъездом

Нагие фанерные чресла

Тремя этажами выше

Наполнена эхом квартира

Фортепиано там дышит

Последней нотой клавира

В открытую форточку мира

Будущее неизвестно,

Прошлое позабыто,

Лишь настоящее честно

Пока фортепьяно раскрыто”

Он наконец отогрелся в своём купе. Пустой стакан позвякивал в подстаканнике, за окном мелькало что-то мимолетное… или просто устали за день глаза. Было время, у него неплохо получалось придумывать на ходу, под стук, под вечный русский ритм.

Чужие люди улыбались ему золотыми зубами или храпели, ворочались на полках.

И звякали стаканы. И еще эти шаркающие сдвижные двери… нет, тогда он ездил в плацкартных, двери начались потом. Чаковцев прилег и закрыл глаза.

Иван Георгиевич немедленно наклонился над ним, шумно задышал, защекотал шарфом, зашептал на ухо.

Чаковцев вскинулся, сел. Рот сух, сердце топочет в груди быстро-быстро, еще немного, оттолкнется сердце и взлетит. Что же сказал ему Иван Георгиевич, что нашептал?

Но лишь дрянная улыбка осталась Чаковцеву от короткого вагонного сна. Он с тоской посмотрел на дребезжащий на столике стакан – остатки чая плескались на донышке.

“Боже, как же хочется выпить”, – признался себе Чаковцев. Уже год прошел, целая вечность, он думал, всё позади. Поезд виноват, в этом всё дело. Другая жидкость цвета чая плескалась тогда в их стаканах; только память на запахи живучее старых рефлексов.

Он наскоро привел себя в порядок и вышел в коридор, постоял держась за поручень, упираясь лбом в холодное стекло, – огромная страна расстилалась там, похожая в темноте на море, не подсвеченная ничем, даже звездами.

В вагоне-ресторане было пусто и тихо, человек в белой куртке дремал за столиком.

Чаковцев деликатно кашлянул.

– Чего вам? – спросил человек.

– Тархун есть?

– Только кола.

– Давайте.

Он сел в дальнем конце, почти невидимый, отхлебнул сладкой шипучки; его обманутый желудок обиженно сжался. Глоток, еще. Чаковцева понемногу отпускало.

Вошли двое, спросили пива. Сели поодаль, спиной к нему, и тихо заговорили. Чаковцев не прислушивался, но что-то в интонации собеседников заставило его напрячься, настроиться.

– А что же власти? – осторожно спросил один.

– А что власти? Будто ты на Луне живешь. Куплено всё, – ответил другой, хриплый.

– Но сейчас не девяностые, слава богу.

– У нас, значит, девяностые. Или хуже. Было бы куда, давно бы свалил из Энска.