Чада, домочадцы и исчадия - стр. 2
Гроза разрядилась ветвистой яростной молнией — и почти сразу же жахнула громовым раскатом. Зашуршала дождем, помечая мокрыми пятнами ступеньки, порог и меня, всё чаще и чаще.
Холодные, реалистичные капли.
Какое у меня живое, однако, воображение!
Какой убедительный бред!
Место, конечно, странное — будто целиком спертое из музея деревянного зодчества неясно какого века. Но явно жилое: вон, из собачьей конуры псина не разбери какой масти недобрым взглядом следит. Значит, хозяева скоро вернутся!
— Хозяйка, — басовито окликнули меня из-за спины. — Ты бы в избу-то вошла. Не ровён час — застудишься!
А-а-а-а-а-а-а!
Удержать громогласное “а-а-а-а-а!”, а также еще кудрявый пучок цветистых фраз внутри себя, а не снаружи, удалось с трудом.
Я медленно, неспешно встала (не хватало еще подскочить, показывая, что я испугалась, не хватало еще встречать опасность сидя, не хватало еще… больше всего мне сейчас не хватало шокера и газового баллончика). Повернулась.
Говоривший оказался не так внушителен, как его бас. Могла бы не вставать — все равно оказалась бы выше странно одетого мужичка ростом мне до колена.
— Какая я тебе “хозяйка”? — спросила я, и сама удивилась, до чего холодно прозвучал мой голос.
А мужичок и вовсе испуганно икнул:
— Так эта… наследная!
Да? Ну и кто же мне так наследил?
— Ты кто такой? — получилось еще холоднее, чем в прошлый раз, но…
Но иначе мне тоже хотелось икнуть: мама, что это? Кто это? Где я?!
Очень хотелось все же сесть на пол и заорать. В идеале — еще и закрыв глаза ладонями!
— Домовой я, матушка! — степенно огладив бороду, приосанился мужичок. — Гостемил Искрыч!
— Чей? — в детективных сериалах этот прием используют суровые опытные следователи. Задают преступнику разными словами одни и те же вопросы, и ждут, не вылезет ли наружу правда?
Но мой “преступник” оказался покрепче сериальных лжецов. Он своей версии держался крепко:
— Так твой, матушка ведьма! Ты тут всему хозяйка — а я, стало быть, твой домовой!
Я обвела окрестное хозяйство взглядом потомственной горожанки: сени, заставленные горшками, русскую печь, прялку в углу...
Да.
Да-а-а...
Не повезло тебе, Гостемил Искрыч!
Промолчала. Сжала губы и с усилием промолчала. Старая привычка: еще подружка Лялька, блестя на меня цыганским черным глазом, приговаривала:
— А тебе, Ленка, сестренка, в сердцах надо молчать!
Да я и без нее знала, что характер у меня такой… Если сгоряча рубить начну — полетят клочки по закоулочкам.
Так что промолчала. Не потому, что боялась пожалеть. Просто… Не время.
Домовой, тем временем, посмотрел, куда и я: на сени, на печь, на прялку…