Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961 - стр. 30

Однако, из всего, что было в комнате, наибольшее мое внимание привлекла не репродукция мрачной картины, но любопытный плоский прямоугольный предмет, завешанный белой драпировкой. По выступающему из-под ткани углу картинной рамы, я догадался, что то было полотно, но что на нем было изображено, мне было неизвестно. Я предположил, что то был портрет, наподобие тех, что висели вдоль лестницы, однако он значительно превосходил их форматом холста.

Не осталось мною незамеченным и то, что вся комната была уставлена опустошенными винными бутылками. Они были всюду: на полу, на подоконнике и на поверхности каждого предмета мебели. В комнате стоял стойкий запах этанола, смешавшийся с ароматом Chanel No. 5 в котором сочетались ноты ириса, фиалки и жасмина, сопровождаемые аккордами сандала и ванили. Я узнал эти духи, потому что ими пользовалась моя мать.

– Ты избегаешь смотреть на меня, – заметила Хелена, и это утверждение было правдивым, – сделай милость, посмотри на меня.

Я повернул к ней голову и поднял глаза. Предо мной предстало лицо женщины упоительной красоты, обезображенное уродливым шрамом. Я вновь опустил глаза.

– Посмотри на меня, пожалуйста, – вновь настойчиво попросила Хелена.

Я заглянул в ее янтарные глаза. В полумраке они сверкали красновато-медным отблеском и все еще были мокрыми от слез.

– Никто не смотрит на меня. Все отводят глаза. Наверное, боятся оскорбить меня, уставившись на мой шрам, но боль мне причиняет именно то, что все избегают смотреть на меня. Я люблю проводить время с детьми, потому что они имеют дерзновение подолгу глядеть на меня, и на время, что я провожу с ними, я забываю о своем недостатке.

– Поэтому вы плачете, из-за шрама? – спросил я наивно.

Хелена добродушно рассмеялась.

– Нет, Томас, конечно, нет. Мне было девять лет, когда я получила ожог, оставивший этот шрам. Я уже давно привыкла к своему обезображенному лицу и не представляю себя другой.

– Тогда почему? – не унимался я.

– Я плачу, потому что напугана. Леденящая волна страха захлестывает мое сердце, все внутри с болью сжимается в тугой комок, легкие отказываются дышать, и невозможно спать по ночам.

– Чего же вы боитесь?

– Смерти, Томас. Меня приводит в ужас ее монументальность, неизбежность. Смерть рисуется мне в виде чудовищного зверя, который притаился за углом и только и ждет случая напасть. За ужином, ты сказал, что не боишься смерти. Смерти не боится лишь тот, кто не встречался с ней лицом к лицу и никогда толком не задумывался о ней. Не боящиеся смерти либо лицемеры, либо глупцы.

– Значит, вы, встречались со смертью лицом к лицу?