Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961 - стр. 23

В этой сцене сошлись все ключевые действующие лица – все жители дома. Во главе стола сидела Хелена, которая успела переодеться в элегантное платье цвета бургунди; по правую сторону от нее сидели близняшки и Дорати; по левую – Элизабет и Марк. Меня усадили в другом конце стола, напротив Хелены.

На стене, за спиной Хелены, висел внушительных размеров парадный портрет статного, осанистого мужчины. На мужчине был дорогой костюм, состоявший из синих брюк, такого же пиджака с атласными шалевыми лацканами и безупречно выглаженной белой рубашки с французскими манжетами, украшенными позолоченными запонками. На шее красовался красный галстук. Образ довершали аккуратные оксфорды из гладкой черной кожи. Голову покрывала благородная седина. Лицо было широким и открытым, с резкими чертами. Сжатые в тонкую линию губы и густые брови, нависавшие над томными карими глазами, выдавали строгую и холодную натуру. Во взгляде читалась решимость, непоколебимая уверенность в себе и острый ум. У Хелены был такой же взгляд.

На нижней перекладине картинной рамы, по центру, располагалась небольшая позолоченная табличка с выгравированной надписью. Текст был мелким, и, в силу слабого зрения, я не мог разобрать его, но предположил, что в нем содержалось имя изображенного на картине человека. Впрочем, нетрудно было догадаться, что то был портрет покойного дедушки Хелены, Грэхама Дальберг-Актона.

Марк подал говяжьи стейки в вишнево винном соусе. Заметив меня, парень душевно пожал мне руку, улыбаясь самой задорной и дружелюбной улыбкой. Его рукопожатие было крепким и выражало искреннюю радость знакомства.

– Добро пожаловать, дружище! Марк Остин, – представился он.

– Поучтивей, Марк! – одернула его миссис Фостер, – Мистер Томас сын Пола Бауэра. Не следует фамильярничать с юным господином Бауэром.

– Тьфу, – пренебрежительно фыркнул Марк, – Мы живем в свободной Америке, во второй половине двадцатого века, а не в средневековой рабовладельческой Англии. «Господин Томас», – жеманно передразнил он, – мой сверстник и станет мне другом, – предрек он, – Я буду звать его Томми. Рад, очень рад знакомству, – вновь обратился он ко мне и еще раз ретиво потряс мою руку.

Радушие Марка не было притворным. Появление в доме мальчишки ровесника вселяло в него неподдельный энтузиазм. Меня же нисколько не оскорбляло его панибратское отношение, напротив, я вздохнул с облегчением. Для мальчишки, выросшего в трущобах Филадельфии, казалось вычурным и диким, что в провинциальных городках аристократия держалась так же, как в начале двадцатого века: содержала гувернанток и переодевалась в изящные наряды перед ужином.