Цена империи. Чистилище - стр. 3
– Евгений Викторович, что вы мне ответите? Я понимаю, это нарушение режимности объекта и всё такое прочее…
По глазам куратора вижу, что последняя моя фраза ему активно не понравилась.
– Михаил Николаевич, вы должны понять, что режим есть режим…
– Евгений Викторович! Для меня это очень важно. Понимаете, это реализация всех моих планов, развитие идей, которые так и не были признаны научным сообществом в мое время. Я должен знать все подробности.
Вижу, что не могу пробить эту глухую защиту…
– Да вы поймите, товарищ майор, после этого разговора я могу идти за черту с чистой совестью, меня тут уже ничто не будет удерживать.
Кажется, до него дошло…
– Вы понимаете, что я беру на себя такую ответственность…
– Вы только скажите, где мы сможем спокойно поговорить? В обществе вашего сотрудника, конечно, ничего секретного я не выдам, но пусть человек присутствует.
– Ладно, уговорили. Когда?
– Завтра. В шестнадцать ровно. Это будет после защиты. Сейчас ресторан с пьяными учеными не приветствуется к радости соискателя, который может немного сэкономить (из-за эпидемии), чествуют небольшим фуршетом прямо на месте события. Так что в шестнадцать он будет тут, ну, где скажете.
Конюхов
Звонок Учителя прозвучал неожиданно накануне защиты. В последнее время я сильно нервничал, а мой мэтр был фактически вне игры – снова стало сдавать сердце, и его положили в какую-то новомодную клинику за городской чертой. Правда, необходимые для защиты диссертации документы он подписать успел. А вот присутствовать на защите – нет. Вы знаете, что при защите докторской диссертации научного руководителя у диссертанта нет, его роль исполняет консультант, каким для меня и был академик Михаил Николаевич Коняев. Меня зовут Александр Михайлович Конюхов, я знаком со своим Учителем еще со студенческой скамьи. Мне сейчас шестьдесят два, две недели назад как отметил в узком кругу это грустное событие. Михаил Николаевич читал нам курс лекций по вопросам земельных отношений в дореволюционной России, разбирая особенно подробно причины провала любых реформ в этой области. Единственными эффективными преобразованиями в земельных отношениях оказались предвоенные реформы большевиков. В аспирантуру я поступил сразу после окончания военной службы. Была возможность «откосить» от армии, такая дурацкая штука, как совесть, не позволила. Прошел Афганистан. Была возможность «откосить» и от поездки в эту «дружественную» страну. Та же самая штука, о которой я говорил ранее, не позволила. Остался на сверхсрочную, застал вывод наших войск, прикрывал отход нашей дивизии в составе роты спецназа. Два легких ранения. Наград не получил. Как говорил наш замполит, из-за своего длинного языка. Язык мой – враг мой, да, это как раз про меня. А потом была защита кандидатской диссертации. Я выбрал очень скандальную тему, если бы не перестройка и не Афган за моей спиной, то не защитился бы. Тема кандидатской звучала так: «Скрытые механизмы Октябрьского переворота. Роль офицеров Генштаба в подготовке и проведении вооруженного захвата власти партией большевиков». Моим оппонентом был академик Коняев. Его отзыв был самым благожелательным, хотя главу о причинах Октября он раскритиковал. А после защиты (я проскочил впритирку, буквально один голос «за» стал решающим, набрал неписаный минимум в две трети) мы с Михаилом Николаевичем стали общаться намного чаще. Мне тогда было тридцать шесть. И больше четверти века шёл к своей докторской под чутким руководством Коняева. Про нас шутили: «и на нашего Коня нашелся свой Конюх»… На шутки я не обижаюсь, но за оскорбления сразу бью в рыло, привычка такая после Афгана осталась… Личная жизнь? Да не сложилась как-то. У меня было два легких ранения, но оба в голову, скорее всего, недолеченная контузия. Иногда у меня случались припадки, что-то вроде эпилептических, только без судорог. Иногда терял сознание и падал, из-за этого мне отказали в правах на вождение автомобиля. Двести, совершенно не лишних для меня, баксов исправили ситуацию. Теперь я за рулём. Чувствую приближение приступа за несколько минут и успеваю присесть или припарковаться. Знаете, интересное чувство: мгновенно наступает темнота, а ты висишь над своей упавшей тушкой и наблюдаешь за собой вроде как со стороны. Потом кто-то лупит тельце по щекам или суёт под нос какую-то вонючку, обычно этого достаточно для того, чтобы вернуться. Такие вот галюники, получается… Беру в руки уже переплетенную рукопись. «Реформы Александра II и контрреформы Александра III». Ну что, завтра в бой! «И вечный бой, покой нам только снится…»