Целоваться запрещено! Рассказы для школьников - стр. 11
Так вот, дружок! Если тебя просят посидеть с младшими братьями и сёстрами или помочь, а ты не хочешь ― обязательно посиди или помоги. Но посиди и помоги так, чтобы больше уже не просили.
Меры по борьбе
Когда я была маленькая, моя мама каждый день, с утра до вечера ходила на работу. Своих родных бабушек у меня не было, они умерли давным-давно, ещё до моего рождения.
На брата моя мама с некоторых пор меня не оставляла.
(Смотри рассказ «Мужское воспитание».)
И вместо родных бабушек меня воспитывали всякие чужие старушки.
Некоторые были вполне симпатичные, а некоторые ― просто ужас. Например, Энгельсина Зиновьевна. Сразу понятно, что от человека с таким именем ничего хорошего не жди. И с виду она была тоже не самая симпатичная, огромная, усатая, с носом, похожим на колбасу. Чем-то она была похожа на кенгуру. Но кенгуру всё-таки довольно милые, а Энгельсина ― не очень. Какое-то противное кенгуру.
Когда мне становилось совсем грустно, я представляла себе Энгельсину на лыжах или на велосипеде, и тут же мне становилось смешно.
Я и до сих пор иногда так делаю.
Она всё время заставляла меня делать уроки. А потом проверяла. И если находила хоть одну помарку, заставляла переписывать. Всё время наводила везде порядок, и от этого порядка никогда ничего нигде нельзя было найти. Всё куда-то девалось, то, что раньше удобно лежало на глазах и под рукой.
Ещё она делала моей маме замечания:
– Как вы можете так жить, Аллочка? Вот я во многих культурных домах бываю, так у людей всё по полочкам разложено, а у вас в этом ящике ― просто милиционер с лошадью потеряется…
И я видела, что маме это очень неприятно.
А ящик-то ― с молотками и гвоздями, мы туда по сто лет не заглядываем, ну зачем нам с мамой гвозди и молотки?
Тайком Энгельсина душилась мамиными духами. А мама думала, что это мы с девчонками тратим её дорогостоящие французские духи… Обидно и несправедливо!
К тому же Энгельсина всё время рассказывала мне про какую-то неведомую девочку, которая была отличницей, умницей, красавицей, хорошо ела всё, что ни дадут, слушалась старших, и все её обожали. Кончались эти истории всегда одинаково:
– Когда её хоронили, вся Одесса плакала…
Каждый раз выходило по-разному ― то эту хорошую девочку переезжал трамвай, то она случайно глотала иголку, то заболевала непонятной болезнью…
На этом месте Энгельсина тоже начинала плакать, как вся Одесса, и от этого на душе у меня становилось тяжело и противно.
В общем, эта тётя здорово отравляла мою жизнь.
Однажды я совсем разозлилась и подумала:
«Надоела до чего, Энгельсинище свиноподобное, забирай свой колбасный нос и уходи отсюда, чтобы ноги твоей слоновой не было в нашем доме…»