Цеховик. Книга 3. Вершина мира - стр. 46
Дородная Матвеевна безропотно поднимается и, смерив меня неодобрительным взглядом, тотчас выходит из кабинета. Свидетели нам и в самом деле не нужны. Рыбкин выбирается из-за стола и, воспламенив безумный кровавый огонь во взгляде, надвигается на меня. Ну ладно. Если насилие неизбежно, говорят, нужно расслабиться.
Я делаю шаг навстречу своему палачу и останавливаюсь в расслабленной позе, правда, удобной для быстрого реагирования. Он быстро приближается и у него даже не ёкает ничего, я не вижу, ни тени сомнения, вообще никаких посторонних мыслей и слюнтяйского морализаторства.
Он резко замахивается и бьёт. Прямо, как на картинке из учебника по самбо. Ну, чего уж, раз такое дело, я тоже действую, как на той же картинке. Вернее, серии картинок. Делаю несколько простых движений, блок, захват, поворот и… вот уже дядя Гена загнут носом к давно немытому полу, а рука его трещит в суставе.
– Отпусти, щенок, – тихо хрипит он, стараясь не закричать.
Знаю, что делаю ему больно, ну, а что мне ещё остаётся?
– Нападение на сотрудника при исполнении… – шипит он.
– Это не нападение, это самозащита, – парирую я.
Впрочем, ни для кого не секрет, что по линии самозащиты у меня, как раз, проблемки сейчас нарисовались.
– Короче, дядя Гена, ты можешь нормально меня выслушать или готов воспринимать только в позе рака?
– Пусти, сука…
– Ладно, отпускаю. Только ты не кидайся больше.
Я его отпускаю. Он выпрямляется. Злой, как собака. Морда красная, глаза дикие. Поправляет мундир, отряхивается и… резко бросается на меня. Снова. И снова оказывается загнутым носом в пол.
– Блин. Ну, придётся значит в таком виде с тобой разговаривать, – вздыхаю я. – Лишь бы не вошёл никто, а то неудобно ведь получится, да?
– Отпусти, – тихонько скрипит он. – Отпусти, гад.
Я отпускаю. Мне, в конце концов, не сложно. Он стоит, наклонив вперёд голову и переводит дыхание.
– Я сразу скажу для начала. Ничего не было. Успокойся. Ничего не было. А теперь сядь за стол и послушай. Садись, говорю.
Размашисто поправив разлетевшуюся чёлку, Рыбкин возвращается за свой стол. Я присаживаюсь напротив него и поворачиваю к себе телефон.
– Дочь дома? – спрашиваю, не глядя на него.
Он не отвечает. Я набираю телефонный номер и долго держу трубку. Не подходит.
– Так дома или нет?
– Дома, – зло произносит он.
Я набираю ещё раз и опять слушаю длинные монотонные гудки. Наконец, она отвечает.
– Алло, – слышу я тихий печальный голос.
– Только не бросай. Не бросай трубку.
Она молчит.
– Привет, Наташ. Это я. В общем слушай. Во-первых, тебе нечего стыдиться. Ты не сделала ничего такого, за что может быть стыдно. Ни передо мной, ни перед отцом.