Цеховик. Книга 3. Вершина мира - стр. 42
– Ну да… Когда кирпичом по голо…
– Тебе всё шуточки, – перебивает она. – А я… я… тебя… люблю…
Ну бляха муха! Да что же это делается! За что меня любить-то?! Я и там жене изменял, и здесь кучу баб уже перетрахал. Если быть точным, троих пока… Вообще, я дед, сто лет в обед, по сравнению с тобой. Да, ты мне нравишься, и я тоже тебя люблю, по-своему. И я бы прямо сейчас сгрёб тебя в охапку и показал, с чего начинается взрослая жизнь. Но я ведь не последняя сволочь! Сволочь, да, но не подонок. И чего мне теперь делать? Чего делать-то?
– Наташка, – тихонько говорю я, и, приобняв её за плечо, прижимаю к себе.
Целомудренно прижимаю, по-братски, по-отечески. У меня дочь старше неё, если что.
– Я тоже тебя люблю, – шепчу я в её густые каштановые волосы, пахнущие, увы не ребёнком.
Они пахнут желанием и юной, но уже оформившейся красотой.
– Очень сильно люблю, – продолжаю я. – Но ты пойми…
Она не дослушав вырывается из моих объятий и, вскочив, становится передо мной.
– Любишь, – говорит она вздёрнув подбородок. – Докажи!
ЁКЛМН, как пишут на кассовых аппаратах! Это плохие парни требуют от недающих подружек доказательств любви. Не наоборот!
– Ты вроде хотел на примерке побывать? Ну вот, смотри. Как тебе колготки?
Она дёргает за поясок халата и он развязывается, а сам халат, этот маленький клочок шёлка, или из чего он там сделан, соскальзывает с худых девичьих плеч и падает к её стройным ногам.
У меня челюсть отваливается. Да, ножки, как конфетки. Она вся как конфетка. Плечики, шейка, грудка, широкие белые трусы под колготками, закрывающие весь живот. На ней ничего нет, кроме этих трусов и колготок. Мама дорогая! Я паникую! Кто бы мне сказал, что я, как ботан и задрот буду хлопать глазами, глядя на голую девчонку, стоящую в метре от меня.
– Ты же понимаешь, что для меня это значит, правда? – шепчет она. – Ведь я девушка. Это не просто так и теперь…
И в этот самый момент хлопает входная дверь. Твою мать! Мы оба оборачиваемся к прихожей, откуда доносится недовольное:
– Я тебе сколько раз говорил не запираться! Я же всё равно…
Упс… Дядя Гена съел пургена…
Наверное, мы с ним сейчас очень похожи. У обоих отвисшие челюсти и глаза по полтиннику. Впрочем, это очень быстро меняется. Его глаза в один момент из по-детски обескураженных превращаются в не по-детски взбешённые. Они как фонари идола, как зеницы Молоха, наливаются кровью. Хоть бы его удар не хватил, так-то он, вообще-то, нормальный мужик.
– Ах ты козёл! – хрипит он.
Наташка подхватывает халатик и уносится в спальню, хлопая дверью, а разъярённый отец с неотвратимостью каменного гостя начинает медленное движение в мою сторону.