Царская тень - стр. 35
Разожги огонь для вота[22]. Кухарка показывает на груду дров и угля перед ней и мгновенно возвращается к работе.
Хирут знает, что кухарка наблюдает за ней из-под опущенных век. Мне нужна твоя помощь.
Когда кухарка поднимает глаза, их взгляды встречаются, и боль у нее в груди настолько сильна, что Хирут позволяет губам дрожать, а ее ноги подгибаются под невыносимым грузом ее печали. Она бы позволила себе упасть, но кухарка, продолжая работать, покачивает головой и шепчет: Не позволяй ей увидеть твои слезы.
Над склоненной головой кухарки, в окне кабинета, видна фигура Кидане: он стоит над своим столом, смотрит на бумаги. Берхе тащит мешок с саблями, он, помрачневший от напряжения, выходит из-за угла от фасада дома во дворовую часть. В дальнем углу встают сидевшие там два молодых человека и помогают Берхе уложить мешок рядом с цветами Астер. Астер нигде не видно.
Ты оглохла? Поторопись с гуличей[23], нам нужно приготовить много еды, и будут еще люди. Кухарка так и не поднимает глаз.
Двое мужчин спешат к ней на помощь, когда она подтаскивает глиняную плиту поближе к кухне, потом возвращаются и продолжают проверять свое оружие. Двор снова погружается в неестественную тишину, а Хирут опускается на разбитые колени и укладывает дрова в топку глиняной плиты. Она поджигает дрова, дует на них. Каждое дуновение поднимает запахи, не дающие ей покоя: страх и навоз, старая солома и засохшая кровь – все те запахи, которые, как она считала когда-то, принадлежат самым бедным из бедняков. Она раздувает растущее пламя и пытается проглотить свое унижение. Незнакомые мужчины снова смотрят на нее, их глаза полны понимающего сострадания, словно она из тех, кто побирается на ступенях церквей, на базарах, умоляя о подаянии, которого ни от кого не получает. Несколько мгновений она опасается сильнее ворошить огонь, опасается, что усилит свои запахи, а ветер отнесет их в сторону этих двоих, и тут Берхе бросает саблю, которую полировал, и двое помогавших Хирут мужчин вскакивают на ноги, Кидане отворачивает голову от стола у окна, и все они поворачиваются на стук в ворота.
Я их впущу, говорит Берхе, и одновременно во дворе раздается крик Кидане:
Они пришли! Принесите воды, их наверняка мучает жажда. Мы поедим, когда я закончу.
Они – стена: мужчины, закаленные неопределенностями фермерского бытия, у них мозолистые подошвы, растрескавшиеся, как старая кожа, морщины, углубленные солнцем. На своих руках и плечах, ногах и груди они несут следы изнурительного труда. У них есть имена, которые она запомнит только потом, но то, что видит, она узнает сразу же. На них знакомые ей шрамы сельской жизни: плохо сросшиеся после перелома кости, отметины, оставшиеся после детских болезней, рубцы от старых ожогов. Они одновременно молодые и старые, усталые и настороженные, стройные и согнутые – ожесточенные. Они стоят перед Кидане у основания веранды и смотрят на него глазами, в которых благоговейный страх.