Царская охота - стр. 18
– Что её высочество? – спросил Иоганн у Самойлова. Вообще-то, Филиппу-Елизавету лечил он сам, вот только сегодня ещё не успел навестить свою высокопоставленную больную, но это не значило, что принцесса была предоставлена сама себе – за ней наблюдали круглосуточно.
– У неё начали появляться пустулы… – Самойлов замялся, затем продолжил. – Только не с головы, как это часто бывает. Несколько на руках, два на лбу, и… жар усилился.
– Что? – Лерхе удивлённо посмотрел на него. – Этого быть не может, – на что Самойлов развёл руками.
Лерхе задумался, затем высыпал табак из только что набитой трубки, которую он так и не прикурил, и решительным шагом направился в отдельно стоящее здание, предназначенное как раз для пребывания особо знатных особ, чтобы лично всё проверить.
***
Сегодня утро было просто адовое. Я не мог заставить себя встать с постели. Голова трещит, во рту засуха, мышь где-то за плинтусом топает как слон, в общем, все признаки глубочайшего похмелья налицо, или, скорее, на лице.
– Государь, Пётр Алексеевич, пора вставать, – приоткрыв один глаз, я обнаружил Митьку, стоящего надо мной, скрестив руки на груди и поджав губы. Надо же, не одобряет. Да пошёл он, что бы понимал, свинья рыжая.
– Пошёл вон, – проговорить получилось довольно внятно, и меня это, как ни странно, порадовало.
– Вот уж вряд ли, – это что он мне это? Императору Российскому? Вот как счас встану! – Потом, как в себя придёшь, можешь хоть казнить, а сейчас я никуда не пойду.
Дверь приоткрылась с жутким скрипом, вот же сволочи, смазать петли не могут, что ли? Я накрыл голову подушкой, чтобы никого не видеть и не слышать.
– Ну что тут? – какой же у Петьки голос может быть противный, прямо по нервам полоснул. И чего так орёт с утра пораньше?
– Да не шибко хорошо, вот, сам посмотри, Пётр Борисович, – вот Митька, сукин сын. Пригрел змею на груди, называется. Я поглубже залез под подушку, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. – А сказать не могу, дабы честь государеву не уронить.
– Ух ты, один, два, три, четыре… семь! Силён, государь, неча говорить, – в Петькином голосе звучала задумчивость. – И нет бы кого позвать в компанию, меня, например, так сам всё употребить изволил. Тебе не кажется, что плохо государю? – надо же заметили. Я вытащил голову из-под подушки и подполз к краю кровати. – Тазик подставь, пожалей труд холопов при опочивальне, – спокойненько так говорит, прямо философ, мать его. Но как же мне плохо, кто бы знал.
В тот момент, когда я дополз по края, на полу, прямо перед мордой появился серебряный таз, куда меня благополучно вырвало. Когда спазмы прекратились, у лица тут же появился бокал с прекрасной, такой вкусной водой, а само лицо заботливые руки протёрли холодным полотенцем. Немного полегчало. Приподнявшись на локтях, я сумел поднять голову и посмотреть на этих помощничков мутным взглядом.