Царица лукоморская - стр. 6

Как–то напросился к младшей дочери, якобы на обед, а сам потихоньку, пока никто не видел, в горенку её пробрался. Горница просторная, в три окна, полы до бела отскоблены, и не домоткаными половиками, как в царском тереме, а коврами хызрырскми украшены. Кровать занавесками со всех сторон укутана, на французский манер. Царь постоял, полюбовался занавесью – красота рукотворная, петухами вышитыми украшена.

– Экая ладная балдахина получилась! – покачал головой и тут увидел у кровати Елениной резной столик, над ним зеркало, а на столике баночек да бутылочек понаставлено – глаза разбегаются! Каких только нет – всех цветов, форм и размеров. Присмотрелся царь, одну в руки взял, другую. Понюхал, попробовал. Тут дверь хлопнула где–то в тереме. Голоса послышались:

– Царь! Царь–батюшка, куда ж ты запропал–запропастился?!

Вавила вздрогнул, оглянулся воровато, но от намеченного плана отказываться не стал, продолжил осмотр.

– Да что ж у Еленушки всё не по–нашему, не по лукоморски–то? Да как же отличить одно от другого? – Сердясь на себя за столь недостойное царя поведение, бормотал он, перебирая дочкины снадобья косметические, какими та красоту наводит. Наконец, ухватил пузырёк, ярко–красного цвета. – Оно али не оно? – засомневался Вавила, едва не выронив пузырек из внезапно вспотевших рук. – Это буквы иноземные, пожалуй, оно и будет то самое, искомое, зелье молодильное из городу Парижу. И, опять же, морды белые нарисованы, гладкие, без морщин… А што тут крест накрест намалёвано? Никак кости? – Царь почесал под короной лысину, нахмурился. – Да поди и молодеют от оного зелья, поди косточки тоже молодыми делаются, вот и обозначили… Эх, совестно без спросу брать, но попросить – а значит, заявить о немужском интересе, какой всенепременно дурью обозначат… Нет… это и вовсе никак нельзя. Это ж напрямую себя посмешищем выставить! – И сунул в карман бутылочку из красного стекла, на пузатом боку которой, в аккурат над скрещенными костями, будто насмехаясь, скалился беззубым ртом череп.

– Папенька, отзовись! Обыскалась тебя! – Дверь открылась и в светёлку вошла Елена Прекрасная. Царь, пойманный на месте преступления, хоть и вспотел от волнения, а не мог не залюбоваться дочерью: «Эх, красота ненаглядная! – подумал он. – Вот сколько годов уже ей, другие в тридцать лет ужо старухами смотрятся, а Еленушка будто на шестнадцати годах застыла в красоте своей! Глядишь, скоро и умом к данному возрасту приблизится…» Елена стройна, высока, осиную талию пальцами обхватить можно. «И как она дышит–то, в обручи затянутая?» – подумал Вавила, вспомнив, как бочар третьего дня жаловался, что царевна совсем работать не даёт, всё пруты изогнутые в нижние сорочки требует вставить. А сарафан красивый на ней, со шлейфом. Подол колоколом в разные стороны, тоже на распорках да обручах, а не заметишь – столько складок из цветастого шёлка, столько оборок! Губы у младшей царевны полные, по цвету как сочная ягода–малина, а щёки – с морковкой в яркости поспорят. «То–то воевода весь разукрашенный ходит!» – и царь коротко хохотнул, вспоминая, как Потап третьего дня на думском совете в грязной рубахе сидел: морковные пятна у воротника, а свекольные на плечах – это супруга, на службу провожая, расцеловала его в обе щеки.