Бывший моей сестры - стр. 40
Когда ловкие пальцы коснулись колена, я непроизвольно сжала ноги, придавив руку мужчины. Он замер. Собрался уточнить «что происходит?», но передумал. Чтобы расслабить меня он погладил внутреннюю сторону ноги. Я рвано выдохнула и выпустила пальцы из капкана. А они двигались выше, все острее прикасаясь к коже, которая вспыхивала под ними, заливалась огнем, и отпечатки их ещё долго напоминали о сюрреалистичной картине в костюмерной.
— А как это было у тебя? — раздался снизу голос, что шелестом ветра прошёлся по нервам.
— Что? — осоловело уточнила, не понимая в чём вопрос.
— Твой первый раз.
Его пальцы задевают бедро, но уже больше не поправляя чулки, а просто гладя, запоминая очертания на ощупь.
— Непонятно, больно, но продуктивно.
— Так спешила стать свободной?
— Наверно. Вообще не помню, почему меня так тянуло к тому парню. Сейчас, оборачиваясь назад, понимаю, что это был такой себе выбор.
— И поэтому ты сбежала от меня? Потому что я тоже — такой себе выбор?
Неудобный вопрос. И мне бы избежать ответа, но, наверно, Вася слишком сильно достоин правды в своём лживом мире, чтобы я отказалась отвечать. По сути почему-то его маски, что он так виртуозно меняет, меня устраивают, и совсем не бесят, как, предположим, вся история с замужеством. Словно тогда я сама приняла для себя решение, что готова поступиться своей любовью к правде ради одного писателя, и меня больше коробило, что маску он не снял, будучи в постели со мной.
Но я молчу, наблюдаю через зеркало, как мужские пальцы пробираются к резинке чулка, гладят кожу слегка шершавыми подушечками, чтобы оставить везде их отпечатки, как клеймо.
Мужчина стягивает с кресла пояс для чулок и вынуждает ещё выше поднять подол платья, чтобы было удобно застегнуть, и я, как заколдованная, не перечу, хотя, если честно, могла бы, но просто не хочу. Мне нравится игра на грани. Его руки прикасаются к ажурному чёрному белью, слегка поправляя его, и холодная застежка теперь прожигает поясницу. Тонкие ленты подвязок крепятся к чулкам, и тогда писатель вынуждает меня повернуться к себе. Я смущаюсь и почти выпускаю подол, но его пальцы сноровисто порхают, не давая возможности прекратить эту пытку. Вася цепляет последнюю ленту и проходится по внутренней стороне бедра, вынуждая слегка развести ноги, и я понимаю, что ещё какие-то десять сантиметров выше, и костюмерная огласится стонами и звуками поцелуев. Понимаю, поэтому шёпотом произношу.
— Мне неприятно, что в постели со мной ты продолжал играть.
20. Глава 19
Я боялась сегодняшней фотосессии. Хотя бы потому, что между нами с писателем осталось какое-то чувство недосказанности. Словно он передо мной всю душу открыл, а я взяла и прошла мимо. Наверно это оттого, что он по-честному дал понять мне, что хочет попробовать быть самим собой рядом со мной. А я напугалась, смутилась, сжалась в один комок километровых нервов, и закрылась. Потому что боялась, что снова замечу в нём что-то фальшивое, что-то такое, что заставит усомниться в нем. А это безумно тяжело — разочаровываться в человеке, который тебе приятен. И я боялась. Перекладывала с места на место камеру. Не могла понять, как лучше подступиться к мужчине. Но, вместе с этим сомнительным чувством шаткости, я ликовала, потому что видела, как Вася обнажается. Не телом. А душой. Как он перестаёт закрываться. И, если честно, такой вот, немного острый, резкий, он мне нравился намного больше. Это как шоколад, кому-то подавай с приторной начинкой пралине, а мне нравилось коньячное послевкусие, слегка горьковатое, но такое уникальное каждый раз, когда рецепторы бунтуют при соприкосновении с алкоголем.