Бывший моей сестры - стр. 26

Эта жизнь окрасила мою кожу в приятный персиковый цвет, отчего она вдруг стало сухой и тонкой. А ещё от неё теперь пахло тоже странно, травами и мёдом. Я принюхивалась к мылу в ванной и не понимала, почему аромат ромашки и шафрана словно залез вовнутрь.

— Куда поедем? — мы закончили долгую съёмку в студии, и вышли на свежий воздух только ближе к девяти вечера. Вася отбросил телефон в подстаканник и уставился на меня своими янтарными глазами.

— Тебе — тридцать четыре, поехали сразу в пенсионный фонд.

— Спасибо хоть не кладбище, — буркнул писатель, немного уколотый моим сарказмом.

— Пожалуйста, — призналась я.

— Тогда тебя вернуть после ужина в ясельную группу, или ты до старшей доросла?

— Ха-ха-ха, — ненатурально и театрально разразилась я смехом злодея и показала высунутый язык. Мужчина проследил за тем, как я под его задумчивым взглядом облизала губы. Нет, ничего пошлого или эротичного в моей детской выходке не было, но эти глаза заставили смутиться.

— Есть у меня на примете один бар… — произнес Вася, вырулив с парковки на проспект.

— Кто сегодня за рулём? — терзал меня шкурный вопрос.

— Думаю, что никто, — он потянулся к бардачку и его пальцы задели мои колени. Я пождала ноги, потому что ещё одно прикосновение, и я бы точно их раздвинула. Он вытащил пачку сигарет. — Тебя не заругают, если ты сегодня с ночёвкой у друга останешься?

— Мы будем в городе?

— Ага, — пыхнул сигаретой писатель, и я втянула аромат шоколада. — У меня трёхкомнатная квартира в центре.

— Хорошо, — согласилась я.

— Отлично.

— А приставать будешь?

— А стоит?

— Где должно быть ударение?

— Понятно. Тогда пока сама не попросишь.

— Самоуверенный тип.

— Вредина.

— Расскажи мне что-нибудь? — попросила, немного смущаясь.

— Задавай вопросы.

— Это карт-бланш?

— Предположим… — протянул мужчина, выбрасывая половину сигареты в окно.

— Тогда… самый нелепый случай в личной жизни.

Писатель задумался. Он немного хмурил брови. То ли от того, что не знал, что именно рассказать, то ли потому, что ничего курьёзного в его постели не происходило.

— Наверно две тысячи девятый год, — наконец начал писатель. — Примерно два десятка лет после развала советского союза, и у народа в голове ещё не выветрилась эта типичная гостеприимность, когда к тебе приезжает троюродный племянник двоюродной бабки по отцовской линии, потому что ужасно близкие родственники. Квартиры все ещё похожи на общежития камерного типа. Когда не только все спальные места при деле, но ещё и вытаскивается раскладушка, на которой делали твоих родителей. Так вот, тогда не то, что о личных границах не слышали, там и вопрос о личной жизни был чисто риторическим. Причём, всем было без разницы — хочешь ты привечать этих родственников или нет, просто по факту: вот — Алёшенька, он приехал из деревни поступать на юридический. Он поживет у вас, пока общежитие не откроется? А припёрся этот лось в начале лета, когда до учебного года ещё три месяца.