Быть шехзаде - стр. 2
Четырнадцать. Пятнадцать.
Мать молчит. У неё лицо каменное. Но её ногти до сих пор в моей плоти. Где-то далеко плачет ещё одна женщина.
Шестнадцать.
Семнадцать.
Восемнадцать.
Молись, Ахмед.
Я не могу.
Девятнадцать.
Пауза. Тишина. Пауза.
Отец… Повелитель выходит. Тюрбан высокий. Лицо как пепел. Он не смотрит на нас. Он смотрит туда, где исчезли гробы. Его братья. Его кровь.
– …Аллах устроит…, – он говорит моему брату Селиму, поспешающему за ним, без интонации. Без смысла. Ни начала, ни конца…
Я гляжу им в затылок. Я гляжу в ночь.
И шепчу. Только один вопрос. Без слёз. Без звука.
– А когда моя очередь?
Они выходят молча. Гроб за гробом.
Я не вижу лиц тех, кто их несёт. Я не вижу лица повелителя и своего старшего брата Селима. Только тяжёлые тени, скользящие по мраморному полу.
2. Стены молчат
Полночи я лежу, не моргая, и слушаю, как плачет стена в моих покоях. Она старая. Всё в ней дрожит. Камни скрипят. Один с другим, будто шепчутся.
Иногда я думаю, что внутри кто-то есть. Живой. Но не человек. А что…? Кто-то такой, кто знает всё про этот дворец. Знает…, кто кого убил. Кто кого обманул. Кто плакал в этих покоях до меня.
Но молчит.
Специально. Чтобы я сам догадался. Или испугался.
Прошло всего два года, как повелитель привез нас из Манисы в столицу. А тут всё ещё пахнет смертью. Она не оставляет… Идёт следом за мной. Не громко. Не спеша. Как будто выбирает, кого забрать следующим. У неё нет запаха. Но когда она рядом, даже гранаты на блюде становятся горькими.
Вчера мы ели ифтар в покоях валиде Сафие-султан.
Повелитель тоже был, но ненадолго. Всё смотрел по сторонам, будто искал кого-то.
Я уверен – Селима.
Только Селима больше нет. Моего старшего брата Селима больше не будет. Ни сегодня. Ни завтра… никогда больше. Он ушёл. А вместе с ним… тень на лице повелителя. Она стала глубже.
Мама сидела прямо. Не плакала. Даже когда отец ушёл. Не посмела плакать в присутствии валиде.
Я видел: губы у неё дрожали. Но она держалась.
Как будто хотела показать, что она сильнее других. Сильнее, чем Халиме-султан – мать Махмуда. Достойнее её…
Будто валиде Сафие-султан решать, кто из нас станет султаном. А кто – нет.
Кто из нас будет жить. А кто станет только строкой в молитве.
Хасан-ага всю ночь спал под дверью. Ближе к жаровне. Хотя, когда холодно, он всегда так.
А новый лала, Мустафа-ага, не пришёл даже на феджр. Я ждал. Но он так и не появился.
На сухур Хасан-ага принёс полную софру: йогурт с мёдом, хлеб – ещё тёплый, оливки, суп, даже булгур…
Я ел быстро. Голод был не в животе, а в груди. Как будто там дыра.