Бунт Афродиты. Секс-рассказы - стр. 4

Он сидел на кухне, тяжело дышал и судорожно втягивал в себя дым сигареты. Они не часто вспоминали этот эпизод вдвоем, хотя Белка однажды призналась, что испытала тогда в подвале клуба, когда он вошел, дикое возбуждение от стыда, а он, подняв на поверхность воспоминания, ясно видел всю непристойность этой сцены и, тем не менее, свое желание поиметь ее прямо там, не снимая с креста.

Он осознал, что ему всегда нравились и возбуждали девушки с поднятыми руками – даже больше, чем с раздвинутыми ногами. Руки сами просились в наручники, это отсекало вечное женское убегание, на какой-то момент фиксировало его власть над ними и вызывало первобытное удовлетворение охотника, поймавшего жертву. Белка соглашалась на такую позу почти всегда, он даже не снимал наручники с кровати, а просто засовывал их за матрас. Как-то раз он долго тынялся по квартире, обуреваемый смутным желанием, пока не нашел два золоченых крючка с дюбелями и не ввинтил их в простенок за шкафом, не объяснив себе, зачем он это сделал. Это действие само собой выветрилось у него из головы и никогда не вспоминалось, пока однажды Белка опять что-то утворила, он мучился от ревности, она, вернувшись домой, все отрицала, ластилась к нему, но желание к нему никак не приходило, злость била из ушей, и он мрачно лежал на своей половине кровати. Тогда она сама предложила наказать ее, чтобы выгнать злость, и он вскочил, достал из тумбочки две пары наручников, утащил девушку в закуток меж шкафом и стеной, застегнул блестящие кольца у нее на запястьях, поднял ее руки и прицепил к золоченым крючкам. А она все повторяла: «Ну давай, Миша, давай», – и он впивался зубами в ее соски, таскал их, Белка переступала с ноги на ногу, стонала, он хлопал ее ладонью между ног, потом сжал ее клитор, ощутил на пальцах сакральную влагу, задрал ее правую ногу, вошел в нее и стал бешено двигаться, впечатывая ее в стену, она подняла и левую ногу, обняла его обеими за талию, двигала бедрами ему навстречу, пока не выгнулась, дернулась, закричала, как пойманная птица, и замерла. В ушах его и сейчас звучал ее утомленный голос: «Мишка, у меня вся пи*да мокрая. Ты из меня вытекаешь», – она любила иногда огорошить его соленым словом, и его это страшно возбуждало: в обычной жизни она никогда так не говорила, только в моменты возбуждения или полного расслабления после оргазма. «А чего это твой ху*ще торчит еще? Мало ему подлецу? Отстегни меня, я его пососу. Я же твоя маленькая сосочка, ты не забыл?».

Михаил взъерошил волосы пятерней и закурил новую сигарету.