Бульвар Ностальгия - стр. 11

Октябрь» нарушила ворвавшаяся в нашу квартиру компания моих новых

друзей.

Пока хлебосольный хозяин возился на кухне, смылившая в салоне московский

«Дукат» компания подвергла жестокой экзекуции бедный «Красный Октябрь».

Ужасающая картина открылась мне, когда я вошел в комнату. Содранный с

инструмента зеленый полосатый плед шотландского производства тяжелым

комком валялся в пыльном углу. Бесстыдно задранные пианинные крышки

стыдливо смотрели на враждебный им мир, и на одной из них красовалась

надпись: «Боня и Тоня были здесь».

Девственную белизну клавиш украшала смоляная дыра, а известный городской

пластовик Зис уже норовил помочиться на металлические внутренности

«Красного Октября».

Я отчаянно запротестовал.

– Да ты что, Боб, может ты, брат, того, и не рок-ин-ролльщик вовсе? – ехидно

спрашивал меня Зис, застегивая брючную молнию.

– Можешь думать, как хочешь, – решительно заявил я. Но писать ты будешь в

унитаз!

– Реoрles, линяем отсюда! – закричал Зис. Но народ предпочел бегству

«Солнцедар».

После их ухода я долго пытался убрать следы рок-ин-ролльного нашествия. Но

вечером позорная тайна была открыта – на ноте «до» малой октавы бесстыдно

зияла никотиновая дыра. Никто не стал выяснять, кто были таинственные

«Боня и Тоня», оставившие столь эпохальную надпись. Всем и без того было

ясно, что сын связался с далекой от фортепьянной музыки и хороших манер

компанией. Через несколько дней «Красный Октябрь» с помощью подъездных

алкашей, братьев Синельниковых, перекочевал в соседскую квартиру Славика

Лившица, а в первой половине 70-х вместе с новыми хозяевами и вовсе канул в

неизвестность.

Подобно замысловатой импровизации минули годы. Они были разными,

как клавиши на клавиатуре. Черными и белыми. Скандально мажорными и

уныло минорными. Но неизменным было одно – мое стремление к новизне. Рок

я поменял на джаз, джаз – на джаз-рок. Кроме этого я менял адреса, места

учебы и работы, длину волос и ширину брюк. В конце концов, я поменял

континенты!

Сегодня, вдалеке от тех мест, где я был юн, независим и свеж, меня уже

никто, Боже мой, никто не называет лоботрясом и не нанимает мне

музыкальных репетиторов. Как жаль!

Теперь я, старый, нудный и помятый жизнью человек, кричу малолетним

детям «лоботряс, обормот, обалдуй» и кое-что из французской ненормативной

лексики.

Несмотря на это, дети растут. И растут стремительно. Кажется, только вчера

дочь училась называть меня «папой», а вот уже лежит передо мной её письмо к

Санта-Клаусу: «Милый Санта-Клаус, подари мне, пожалуйста, на Рождество

настоящее пианино».

«Это же в какие деньги выльется мне эта просьба?», – думаю я, засовывая