Булгаковиада - стр. 6
Первое было написано еще в 1930 году, тогда и состоялся известный телефонный разговор и поступление Булгакова во МХАТ.
«Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!
Около полутора лет прошло с тех пор, как я замолк. Теперь, когда я чувствую себя очень тяжело больным, мне хочется просить Вас стать моим первым читателем… [начало 1931 г.]
С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен…
На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя…» [30 мая 1931 г.][1].
2
У Миши Данилова не было трудностей в работе над ролью Лагранжа.
Он относился к Юрскому с той же любовью, что Лагранж к Мольеру, и привнес в спектакль свою личную тему.
Никто не смел сказать ничего дурного про Юрского.
Никто не смел его критиковать в присутствии Миши. Даже если эта критика носила частный и узкий характер. Мол, вчера в самом начале первого акта у Сережи вышло не совсем так, как позавчера, то есть позавчера в этом месте было на две копейки лучше, а сегодня на копейку хуже. И все!.. И Миша с этим критиканом перестает здороваться. И начинает шпынять его по любому поводу. И долго не прощает…
По словам дружившего с Мишей Рюрика Кружнова, Данилов был человеком ригористическим, не лишенным воспитательных и даже назидательных свойств. И если он даже и видел какие-то просчеты или ошибки своего кумира, Миша не считал возможным их обсуждать.
Он старался промолчать или отойти в сторону.
Или перевести разговор на другую тему.
Он мог проявить настоящую жестокость по отношению к оппонентам или, не дай бог, недоброжелателям Юрского.
Это была настоящая дружба и настоящая верность.
Выходило полное совпадение или даже слияние с ролью Лагранжа.
Если он что-то и скрывал о кумире, то скрывал идейно и убежденно…
Серебряный бокал на высокой ножке – реквизит королевской сцены – Данилов мастерил дома и сделал так тщательно, что никто не замечал его бутафорской сущности: настоящий бокал, самый настоящий…
И короткую шпажонку, такую изящную, маленькую, будто для накалывания птифуров, тоже принес Миша. То ли в загранке купил, то ли в лавке антиквара.
– Что мне с ней делать? – спросил Басик.
– А ничего, – ответил Данилов. – Верти в руках, и все…
И Олегу стало удобно по-королевски указывать шпажонкой на собеседников-подданных…
По причине жарких летних дней рукописный отдел Пушкинского дома не работал, и Р. стал звать к телефону Татьяну Краснобородько, хранителя пушкинских рукописей. Татьяна Ивановна всегда на месте и всегда работает. Умно, ответственно, со страстью и даже яростью. Это – человек посвященный, и просвещенный, и преданный своему уникальному делу.