Будьте здоровы, богаты и прокляты. Полина и Измайлов - стр. 1

Звонок в дверь раздался сразу после полудня. Я как раз была в прихожей. По обыкновению не удосужившись взглянуть в глазок, я ликвидировала преграду между собой и суетным миром и возопила:

– Андрей! Вот радость! Заходи.

Мужчина за порогом явно не ожидал столь скорого моего возникновения перед собой и чуть замешкался. Я схватила его за концы шарфа, втащила в дом и по-сестрински повисла на шее. Он ответил по-братски. Когда-то в бесшабашной ранней юности нам нравилось шокировать объятиями при встрече моих поклонников и его поклонниц. Затем это вошло в привычку, вредную для здоровья сплетников и пошляков.

– Да снимай скорее пальто, – тормошила я его. – Слушай, только сейчас вспомнила, что пространство, в котором ты находился минуту назад, моя бабушка называла лестничной клеткой. Так что, добро пожаловать из клетки на свободу.

– Здравствуй, Поля, – светло, но мимолетно улыбнулся он. – Я, собственно, ехал мимо и вдруг подумал, что если свалиться тебе снегом на голову. Получил твоей искренностью по совести, вспомнил про прошлогодний снег, и стало неловко за мальчишество. Извини, что не предупредил, каюсь, сотовый в кармане.

– Ты десятый.

– Десятый за утро без предупреждения? – изумленно уточнил слегка одичавший от частого пребывания за, как некогда было принято писать, рубежами нашей необъятной родины Андрей и попятился. Дескать, такого ты не вынесешь, откланиваюсь.

– Нет, просто десятый. Пойдем в кухню, сварю кофе по-андреевски. У меня своя статистика. Пятеро потенциальных гостей звонят предварительно ради собственного удобства. Чтобы не ломиться в пустую квартиру или не терпеть охи-ахи хозяев. Шестой и седьмой воспитаны в семье таким образом, что звонок перед визитом – это безусловный рефлекс. Восьмой и девятый действительно ценят время и уважают планы тех, к кому собрались. Хотя вряд ли допускают мысль о том, что им могут взять и отказать в приеме. Десятый же идет по зову души, ему не до условностей. Пустят или нет для него вопрос судьбы, а не этикета.

– Если статистика такова, тебя окружают приличные люди, – констатировал Андрей.

– Знал бы ты, чего мне стоит каждая вынужденная расчистка авгиевых конюшен общения. Самое паршивое, что ты и еще несколько тебе подобных возникаете очень редко. Все-то вы заняты. О, вспомнила отвратительное словцо – востребованы другими.

– Спасибо, Поля, – чуть расслабился Андрей. – Я могу перестать упрекать себя в хамстве?

– Еще одно покаянное слово, и я продемонстрирую тебе, что такое хамство….

За болтовней мы привычно и дружно перетащили в комнату кофе и печенье. Андрей считал себя любителем последнего, но скорее был знатоком его. Все-таки любительство подразумевает увлеченное употребление, а не старание попробовать как можно больше сортов в минимальных количествах. Когда-то я даже прозвище другу придумала – «дегустатор».

Я украдкой разглядывала Андрея. Осунулся, смеялся через силу, смотрел тревожно. Казалось, урони я ложку, вздрогнет и начнет озираться. Он мало походил на триумфатора, которому в течение двух последних недель стоя рукоплескали меломаны европейских столиц. А ведь было. Наши общие приятели отслеживали по тамошним газетам рецензии на его выступления, не знаю уж, с какой целью. Может из любознательности? Может людям в кайф читать на иностранных языках о своем знакомом? Наверное, они слишком буквально понимают поговорку: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты».

Мы расположились на диване. Я открыла, было, рот, чтобы пoздравить и порасспросить, но Андрей меня опередил:

– Был на кладбище, отвез Даниле цветы. Никак не могу отделаться от ощущения, что и мертвому актеру букет приятен.

– По-моему, нам всем после смерти гораздо полезнее поминальные свечи.

– Я и в церкви был. Поля, расскажи, что случилось с Данилой. Говорят, ты посодействовала восстановлению справедливости и наказанию порока.