Бродяги Дхармы - стр. 26
Потом мы залезли в машину и двинули дальше. Поели хлеба с сыром. Никакой разницы между Морли сегодняшнего утра и Морли вчерашнего вечера не наблюдалось, если не считать голоса, когда он трещал и балаболил со своим обычным смешным культурным ехидством, что было довольно мило в этой утренней свежести, – так всегда звучат голоса людей, поднявшихся спозаранку, слегка тоскливо и надтреснуто, в них слышится устремление и готовность к новому дню. Солнце скоро потеплело. Черный хлеб был отличный, его пекла жена Шона Монахана – того Шона, у которого избушка в Корте-Мадера, куда мы все однажды можем приехать и поселиться, не платя ничего и никому. Сыр оказался острым чеддером. Но это меня не сильно насытило, и, когда мы выехали на природу окончательно и больше не осталось вокруг ни домов, ничего, мне страшно захотелось старого доброго горячего завтрака – как вдруг, переехав ручей по маленькому мостику, мы увидели веселый охотничий домик у дороги под громадными можжевеловыми деревьями; из трубы бурлил дымок, снаружи горели неоновые надписи, а табличка в окне извещала об оладьях и горячем кофе.
– Давайте зайдем, ей-богу, нам нужен настоящий мужской завтрак, если мы собираемся весь день лезть в гору.
Против моего предложения никто не возражал, мы вошли, уселись в кабинке, и милая женщина приняла наш заказ с говорливой приветливостью, свойственной людям в глубинке.
– А вы, мальчики, что, охотиться идете?
– Нет, мэм, – ответил Джафи, – мы просто идем на Маттерхорн.
– На Маттерхорн? Да я б туда не пошла и за тыщу долларов!
Тем временем я сходил к бревенчатому сортиру на задах и умылся водой из-под крана – восхитительно холодной, от которой защипало все лицо, а когда я отпил, желудок мой славно наполнился будто бы жидким льдом, и я попил еще. Потрепанные собачки гавкали в червонных лучах солнца, косо пробивавшихся сквозь стофутовые ветви елей и желтых сосен. Вдали поблескивали снежные шапки гор. Среди них был Маттерхорн. Я зашел внутрь, оладьи уже подоспели – горячие, исходящие паром, – и я полил сиропом три кусочка масла, разрезал оладьи и начал есть, прихлебывая горячий кофе. Генри и Джафи занимались тем же – в кои-то веки без разговоров. Запили мы это все несравненной холодной водой, и тут пришли охотники в своих сапожищах и шерстяных рубахах – но не те ветреные и пьяненькие, а серьезные, готовые забуриться в леса после завтрака. Тут же находился бар, но в это утро на алкоголь всем было наплевать.
Мы влезли в машину, форсировали еще один ручей, потом луг с несколькими коровами и бревенчатыми хижинами и выехали на равнину, с которой было ясно видно, как к югу возносится самый ужасный из всех зазубренных пиков, самый высоченный – Маттерхорн.