Бригада Д. Сезон 1: Черный человек - стр. 4
В том, как он произносил слова, была странная тягучесть, выдававшая прибалтийские корни, что подтверждалось «скандинавской» внешностью: тонкие волосы, из-под берета падающие на плечи, худое лицо с правильными чертами, неяркие серые глаза, светлая кожа.
Ботинки у мужчины тоже были белые – на высоченной подошве, с сотней ремешков от щиколотки до колена. Мечта любого гота – если б не цвет.
– Мы идем? – спросил Серафим и указал на КПП, словно Паскаль плохо видел. – Вот вход.
– Мы ждем кое-кого, – пояснил тот. – А пока ждем, покажу тебе дизайнерский чарм.
Он достал из кармана ветку-треугольник, полученную от Зайцева, и протянул собеседнику. Зрачки того расширились, как у кота. На мгновенье Серафим стал белее своего пальто и машинально спрятал руки за спину. Шум мотора подъезжающей машины отвлек Паскаля, а когда он снова посмотрел на собеседника, тот выглядел как обычно, если не считать мелких, почти незаметных бисеринок пота на висках.
Из подъехавшего Патриота тяжело вылез подполковник Зайцев, захлопнул дверь и подошел к ним. Машина осталась стоять там, где никаких машин не должно было быть, но он будто забыл о ней. Приблизившись, оглядел Серафима от макушки до платформ, похожих на копыта священной коровы. Выражение лица у него было такое, словно он из всех сил сдерживался, чтобы не покрутить пальцем у виска.
Наблюдая за ним, Паскаль искренне веселился.
– Этот мой ослепительный друг – Серафим, – представил он Серафима подполковнику, а затем наоборот: – Серафим, это товарищ Зайцев, тоже мой друг.
– И какое звание у товарища Зайцева? – прищурился Серафим.
«Считал! – восхитился про себя Паскаль. – Вот стервец!»
Зайцев пожевал губами, ничего не ответил и двинулся к КПП. Стукнул в окошко, показал «корочку», которую достал из внутреннего кармана куртки, призывно махнул рукой.
– Звание ты и сам мог бы… – продолжал веселиться Паскаль, косясь на Серафима.
– Ну вот еще, силы тратить на такое, – поморщился тот. – Как его звать-то?
– Алексеем, – не оборачиваясь, сообщил шедший впереди Зайцев.
Они прошли прямую аллею, завернули налево. Больница была большой и старой. Деревья здесь давно выросли на высоту пятиэтажного дома, стучались ветвями в окна палат, то ли подбадривали, то ли пугали лежащих в них пациентов. Над крышами поднималась мерцающая марь, наводя грустные мысли о бренности земного существования. Взглянув на нее, Серафим глубже уткнул острый нос в теплый шарф, хотя никакого ветра не было – корпуса защищали внутренний периметр. Если здесь и сквозило, так только от человеческой боли, страданий и немощей.