Брат мой Авель - стр. 29
В «Кракене» командиры приняли Авеля с распростёртыми объятиями. Ещё бы! Сын известного человека, предпринимателя, олигарха, инвестора, стартапера, благотворителя и прочая, и тому подобная! Такая замечательная новость тут же оказалась в лентах новостей Facebook, Twitter и Instagram[5]. Тогда по социальным сетям разбежался короткий ролик: Авель, одетый с ног до головы в пиксель с шевроном «Кракена» на рукаве, в шлем Ops Core, с защитой шеи и плеч, в плитнике, в комплекте баллистики (грудь, спина, бока), защите паха «АРС», с абдоминальным модулем защиты, анатомическим поясом, пятиточечником раскладным, подгранатником, подсумком, аптечкой поясной, сбросом для магазинов и огромным ножом за голенищем берца. Масса всего обвеса составила не менее 15 килограмм, но Авель вполне узнаваем и он читает рэп: «Работа у нас такая, забота наша простая: жила бы страна родная и нету других забот»[6]. Ролик собрал тысячи дизлайков со стороны патриотов и десятки тысяч лайков со стороны противника.
Командир сказал Авелю коротко и веско:
– Это не твоя ошибка, брат. Ролик надо удалить.
До отца новость дошла через двое суток, когда Авель уже отправился на первое боевое задание. Отец мог бы предпринять соответствующие меры незамедлительно, но он выжидал полтора месяца, прежде чем вмешаться.
Впрочем, по порядку, но коротко.
В казнях русских пленных Авелю поучаствовать не довелось. Господь не попустил, а действовал Он руками давнишнего отцова вороватого клеврета, который какими-то мутными путями занял в «Кракене» должность эквивалентную должности завхоза. Этот клеврет пытался оберегать сынка знаменитого человека и собственного благодетеля. Он не столько ограждал от опасностей, сопряженных с участием в боевых действиях, сколько, действуя с прозорливостью взрослого и бывалого в разных передрягах человека, оберегал именно от участия в расправах. В самый решительный момент он выдавал Авелю глупейшие на первый взгляд и трудновыполнимые поручения, которые тот, повинуясь армейской дисциплине, вынужден был исполнять.
Бестолковая суета, связанная с исполнением различных глупых поручений, никакого отношения не имеющая к настоящей боевой работе, Авеля раздражала. Он не понимал, что это и есть везение. Однако везение рано или поздно заканчивается, и ровно через месяц после приёма в «Кракен» Авель, как говорится, наступил на мину.
Вернувшись из очередного «поиска» – искали «спящие ячейки», или, иными словами, выявляли среди деревенских сочувствующих русским оккупантам, – они с отцовским клевретом застали сослуживцев за «разборками с москалями». «Москалями» именовались молодые ребята, скорее всего, с соседней брянщины, из тех, что по мелочи приторговывали, наваривая на разнице цен на топливо, алкоголь, табак и прочую бакалею. Продавали парням, мужикам, бабам, идентичным по уровню достатка, точно таким же, как сами. И называйте их как хотите, хоть хохлами, хоть москалями, сути их идентичности это не изменит. По дурости или по пьяни эти «москали», зарулившие в расположение «Кракена» на пикапе, ради куража ли или просто играючи, нарисовали на кузове автомобиля ненавидимую в Украине большую латинскую букву Z. За это их теперь и казнили. Руководил казнью британский инструктор, человек неопределённых лет, смуглый, как индус, испитой и искуренный, как питерский бомж. Казнили их медленно, мучительно. Инструктор, имени которого Авель не пожелал запоминать, привлёк к процессу мучительства всех, кто попался на глаза. В момент появления Авеля все три «москаля» валялись под ногами у своих палачей в луже крови, но были ещё живы. Они не просили пощады. Только смотрели по-звериному. Страшная в своей средневековой жестокости сцена разыгралась возле гаража, под широким навесом, где хранились канистры с дизелем и всевозможные механические приспособления, необходимые для ремонта колёсной техники. Площадка освещалась двумя прожекторами, и утечь с неё незамеченным не представлялось возможным. Испитой взор англичанина был по соколиному остёр, подмечал все нюансы. Такой спуску не даст.