Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - стр. 111

– То для порядку, – князь Михайло поворотил коня. – Что б ты зря глупостей каких не натворил. А то нагнал бы тебя сейчас незнамо кто – и что? Ты б ему вот так сразу поверил?

– Неглупо, – хватая узду, согласился Ремезов. – Что ж – в Смоленск так в Смоленск. Людей своих с собой взять можно?

– Бери, – глянув на Окулку с наемником, князь махнул рукой. – Только быстрее поскачем – к обеду в хоромы попасть хочется.

Михаил Ростиславич был приветлив и вежлив, улыбался, похоже, ничуть не тяготясь порученным ему делом – действительно, если б послали обычного десятника или сотника – кто знает, не дошло бы до крови?

А так… Молодшего князя Ремезов знал и ему верил. Раз уж сам Всеволод Мстиславич – сюзерен верховный – зовет, так как можно ослушаться? Не по понятиям, не по закону.

Приехали быстро – что тут скакать-то? – верст семь-десять. Миновав грозные ворота детинца, спешились.

– Ты, тут, во дворе, постой, – обернувшись, распорядился Михайло. – А я пойду, доложу князю.

Взбежал по крыльцу по-мальчишески быстро, вприпрыжку, исчез за дверями…

И тут же, не прошло и пары минут, выскочил на двор – судя по одежке – не простой слуга, а дворецкий, тиун:

– Кто тут заболотский боярин Павел, Петра Ремеза сын?

– Ну, я.

– Светлый князь Всеволод Мстиславич пред очи свои требует!

Требует – сходим. Хмыкнув, Павел бросил поводья коня Окулке и быстро зашагал вслед за тиуном, миновав оружную стражу в ярко блестевших кольчугах и с миндалевидными, старинного образца, щитами. С такими только в княжьих палатах и стоять – тяжелы больно, нынче-то щит совсем другой пошел – куда как легче, треугольный, без навершья круглого – да и зачем оно, коли лицо кольчужная бармица прикрывает, наносник с полумаскою, либо вообще – личина зверская – страх на врагов нагонять.

Старый князь встретил заболотского боярина сурово: сидя в высоком кресле та-ак свернул очами, благо что не рыкнул.

– Павел, Петра Ремеза покойного – молодший сынок?

Нет, папа римский!

Павел сдержанно поклонился:

– Язм.

– В переветничестве тебя, Павел, неведомый доброхот обвиняет! – сдвинув брови, резко сказал князь. – Меч сыми… В остроге пока посидишь, до суда.

– В переветничестве? – молодой человек машинально отвязал от пояса ножны, протянул подскочившему воеводе – дородному Емельяну Ипатычу. – И к кому ж я переметнулся?

– О том, боярин, на суде узнаешь, – дернув реденькой бороденкой, Всеволод Мстиславич недобро прищурил свои и без того узкие глазки, от чего стал похож на татарского мурзу. – А покуда, до суда, в острожке посиди да подумай. Либо повинишься… либо…